ПОЭМА О КНЯЗЕ МИХАИЛЕ ЧЕРНИГОВСКОМ

Тополиный край, стай вороньих грай, колокольный град,

Тщись бежать из Руси, да пощад не проси,

Всяк тут рекрут, солдат, по могиле собрат,

Мать, коня расти! Конь, дитя уноси! Ворог, пленных коси!

Жжёно хатам на Руси, вольно гадам, слепо пахарям от зарев,

Мать, пчелиные вишни соси, дочерей верней сносить,

Чем сынов-шутов хоробрых юнцов следить,

Как заливисто под копытами взывают, тишают они,

Тут монашкою прибыльно быть — монастырских оград не избыть!

Да подъехал подмётный искрящийся царь —

Эй, молодка, на луг до трубы призывной вылезай,

Схиму смирную сбрось постылую, ноги к царским плечам закидывай!..

Так Русь полнится стыдливо,

Русь данников сеч извечных,

Русь неназванных царевичей.

Ангел падал ангел падал на вечернюю волну,

Витязь плакал витязь плакал, красну брызгал конь слюну,

Цепких три стрелы омыл пеший витязь — конь полег,

Трижды взято смято горло убегало во песок,

Тонку песню дику песню дальний витязь напевал,

Долгой крупчатою гущей конь покорный вытекал.

— Ты не майся, не качайся, не сморкайся и не пой —

Буду я тебе летучим и бестрепетным конем!—

Ангел витязю пустынному так вещал с младой волны.

— Я люблю, когда под мною в сече конь пробит стрелою

И ликует исходя и клокочет и парит,

И у моря заревого я над ним свободно вою

И чужие стрелы мою, их слагая в свой колчан.

Ты же, ангел, ты бессмертен, я с тобой забуду песни,

Стану камнем очерствелым, стану змием-людоедом!—

Витязь ангелу сказал, свистнул с луга жеребца

И по брегу к печенегу люто блудно ускакал.

Выйду в поле трав задальних —

Гей, посаженная на верхушку ели Ярославна!—

Там не видно ль князя? Там не зримо ль шествие воителя-скитальца?

Там парит, царит навечная погромная стрела в глазу синей небес правдоискателя,

Гей, торчат из рек копыта долгожданные!

Помирать тебе солдаткой, женка несказанная,

Слазь да лезь под духовитого татарина удалого немалого!—

Лошаденка кличет, чтоб скакать нам по степи бараньей,

Да разросшиеся в полночь груди званые сметанные укрою шкурами свежайшими поймаю уловлю зубами одичалыми

Да на холм на кочевой взбегут из недр твоих путивльских ярых ярые монгольцы синеглазые,

Будешь беглой матерью обильною ласкательной,

А откажешь — так в затылке пропадать стреле колодезной сайгачьей,

Слазь! Лизать скуластых будешь языком привязанным, прилипчивым,

привязчивым!..

- Всех передушу да уложу всех рядышком на чужедальних холмах, травушках, емшанах...

Всех!.. Лисою изовьюсь в курятнике!..

Век…

Века...

Как колчан, затылок перист Ярославны.

Предтатарского гадателя слышу я глаголы адовы —

Чую, чую кочевой запах орд, треск монарших кадыков,

Взятых суетной стрелой,

Веет, веет хор сирот — Русь-то вся в нем запоет,

Мил народ, кровав народ, миролюб народ, как стадочко

Серебристых да затейливых ягнят,

Разори копьем, копьишком, ратник-лапотник залатанный

Ухо алое учуявшего низкого волхва,

Насекомому тельцу пахучего вождя

Белорыбицу, князь, женушку отдай!—

Пала матерь благодатная во девичьих полях,

Пала матерь при дите во мужем преданных нутрах,

Пала зрело с чужаком — да поднялась с ножом одна,

А рука Евпатия смиренна и вольна,

А озера по лесам приемлют дика лебедя,

Горсть воителей, предателей несметность,

Был князёк гордец, да стал слугою свежим,

Хану стал тесней его добытчиков косящих.

Ночь. Века. Но Калита рубли слюнявит...

Сыне! побудь помедли в поле августовском ржи

Сыне! болезный мой! дождливой палой святой русской рожью подыши прими

Сыне рожью русской забытою неповинной подыши

Сыне колос тихий неналитый так и неналитый за лето за ливни колос возьми в уста да обогрей да испей да утоли да пощади

Сыне русской рожью палой чистой подыши

Сыне в поле палом так и не поспевшем не зазолотевшем полежи да подыши да не ярись да не мятись да усмирись Сыне ой не сладко ой ли не вольготно в поле ржи?

Отче! сладко! в поле мокром дальнем палом сладко! отче! но душа жива! но в поле палом в теле малом исхудалом все душа душа душа болит болит точит

Отче! лучше на погосте деревенском кротком уложи забудь да душу отдели да отними как ветер отнимает отбирает у березы яхромской янтарный ранний млелый лист

Отче! а иначе с этою душой живой точащей раной свежей жаль мне и полевку мышь что родилась взялась в колосьях нищенских Руси

Отче! даже куст жасмина хрупкий неповинный распустившийся под ливнем хочется рубахой обогреть прикрыть приютить приручить

Отче отче! нету сил глядеть на это поле нету сил тут маяться тут жить

Отче! нету сил тут жить дышать любить!

Отче! на погосте безымянном душу тихо тихо тихо отыми

Отче! на погосте умиленном словно ливень рожь мя тихо тихо уложи

Отче! надежу душу в поле палом отыми да на погосте родном тело словно колос без налива упокой да уложи Отче! на погосте на брегу последнем русском уложи

Сыне! побудь помедли смирись в поле августовском ржи Сыне приими

Аминь!

Сыне! побудь помедли в поле августовском ржи!

Отче! но в поле ржи такие ливни! такие сеногнойные дожди!

Отче! недолита недозрела пала рожь падучая ползучая лежит лежит лежит

Отче! нынче на Руси такая глушь! такая тишь! такая хворая тощая даже полевая мышь!

О Господи прости мне полевому малому прохожему!

Но Отче! где ты? где? куда куда глядишь?

Отче где? на какой проселочной кривой калеке-дороге на каком горбуне-холме

Твой святый след пылит дымит живет таит?

Отче ль не забыл?

Отче! ль в лопухах в бурьянах ковылях в несметных рьяных ливнях в бедах в сечах в татарах в опричниках да в нынешних убойцах тишайших

Отче Русь ли не забыл?

Отче! Русь ли не забыл средь неправых незаросших безутешных вопиющих средь могил?

Отче! неоглядный! ненаглядный! необъятный! у подножья Твоея мя скоротечного мя мимолетного как быстро спело летне облако прости!

Отче! ль не забыл?

Сыне в поле палом мокром чистом полежи да душу рану поле словно подорожник утолит угомонит уймет да усладит Сыне в поле полежи

Отче! да лежал! да подорожник приложил! да он горит чудит чадит

Отче! что за глушь окрест? за дичь? за немь? за смерть?

Куда ни глянь — лишь тишина погоста?

Что три окраинных избы в деревне Едрово упали сонно в реку с косогора

Что ловит только сонных снулых карасей в слепую мрежь былой рыбарь пресветлых душ наш русский Николай Угодник

Что душ не стало на святой Руси да и сама Русь лежит как щука тинистая илистая вековая мшистая донная на дне едровского озера

Отче! Отче! ей ей ей! Кто призовет её оттуда? кто подымет? кто очистит? кто ей вскроет очи Отче?

Сыне! не мятись а усмирись а полежи а подыши в поле

Отче! утоплюсь сойду к Руси утопленнице!

Сыне! Нощь в поле! Гляди! разметались разгулялись рассиялись в небе звездопады августа серпеня густаря!

Ай сыне! гляди! ай очи молодые веселые не болят? Пусть нету солнца на Руси! зато обильна многа есть падучая текучая звезда! течет грядет разгульная раздольная рассыпчата звезда!

Гей! уж в малинниках лесных ночных поспелых млелых мятных духовитых святая Авдотья-малиновка прошла да ягоды в лукошки костромские собрала

Да нам оставила забыла у зарнистого росистого плетня

Гей сыне! пей текучую пахучую малину да душою отдыхай гуляй летай! Дождь батюшка рожь матушка малина женушка Русь сиротинушка кровинушка моя!

Гей сыне! В ночи в Руси осыпанной чудящими летящими звездами загуляй

Ай!

Отче! в поле рожь встает да разыгрался расходился раскидался разметался разгулялся чей-то забытой бычок хлебничек полевичек хмельной млад яр удал богат!

Муж скорбей в венце молений в долине бедности в Руси бредет грядет грядет

Кто?..

А Россия в снегах а Россия в грехах а Россия бела бела

Как язык у отравленного палача

Ай хороша!...

В ночных октябрьских листопадных хладных дальных вольных рощах

Так дико так пустынно люто одиноко сонно так печально дремно

Так пахнет горьким дымным палым листом

Так пахнет голым беззащитным березовым стволом

Так пахнет тайным одичалым гибельным кочующим волком

Так в рощах дальных переславльских наших русских голо сиро одиноко

О Богородица!...

Скорей покрой златую Русь своим покровом снежным святым платом омофором

Чтоб стало на Руси светло

Чтоб стало на душе тепло...

Я выйду в повечерье в лазоревые сиреневые молочные зыбкие покойные окрестности Переяславля-Залесского

Где в дальних чудотворных древлих святорусских октябрьских золотых неистово златых прощальных рощах Наша русская Богородица Одигитрия со льняной пресветлой тесной осиянной переливчатой перевитой скатным лучезарным жемчугом косой

Со девьей избыточной нетронутой косой

И в яринном русском новгородском сарафане сладком тереме кумачнике

Кормит веселым ржаным святым теплым хлебом

Смоляных маслянистых мускулистых атласных послушливых прирученных младых ладных воронов

О Свете кроткий

Затеряться в древнерусских святорусских чудотворных наших рощах рощах

Затеряться в октябрьских наших останних остаточных неповинных беззащитных рощах рощах

Где еще веет чистой дальней ветхой святой Русью неубитой неудавленной неприрученной неприговоренной неказненной

О Господи

Где пахнет обмороженным палыим пряным родным листом

Где пахнет голым сахарным березовым стволом

Где еще можно встретить в листопаде тихого как гриб русского последнего столпника отца Онуфрия босого бездомника безмолвника

Ой вы Руси вековые молчальники манатейные монахи странники собиратели радетели духохранители Руси блаженные юродивые

Ой да за что вы маялись смертно жгуче? за что молились каялись? за что терзались заживо умерщвляли угнетали удушали усекали лесные вешние избыточные свои жизни? за что безымянно схоронились упокоились на кротких сиротских погостах?

А от Руси вашей остались только золотые октябрьские облетающие рощи

О Господи

О затеряться о забыться усладиться о зарыться мышью поздним квелым зайцем листопадником осмяглым в листопадных багряных парчовых рощах рощах рощах

О Господи

Тепло в твоих листопадных постелях рощах ,

Хладно в твоем нагом предзимнем поле

Там стоят окрест деревни Едрово березы златоносцы

А народ мой бражный спит сопит в трухлявых рухлых осмяглых курных избах самогонных

Там стоят чудят сентябрьские березовые рощи чащи златоносцы

А народ мой пьяный спит как полевая мышь в норе зимой бездонной

Гей народ!..

И я стучу и бьюсь и вьюсь и бью в косые палые заборы прясла да побитые калитки

Гей народ! Очнись проснись от одури земной отряхнись отвыкни

Да оглядись окрест — да там стоят чудят летят во небеси златые наши рощи златоносцы неповинные

Гей оглядись!..

Да только две приблудные козы из лопухов разгульных жгут чадят глядят глазами полевыми кочевыми дикими дурными

Да обильное беспутное млеко молоко ковыльное тянется валится из неприкаянного неухоженного вымени

Гей!.. Русь!..

Эй хочешь — пей из заросшего забытого колодца

Хочешь — из заброшенного запущенного звериного вымени малинового!..

Гой Русь!.. Гой воля!.. Гой гульба татьба!.. Гой! Гой пустыня!..

И ближе гуще рощи чащи и глуше травы и пьянее человеки и дряхлее избы избы избы Гой!.. Да сгиньте травы!.. Сгиньте человеки!.. Сгиньте избы!..

Изыдите!..

Да золотые рощи златорощи златопадами Русь навек заметите занесите

Да приидите встаньте навек рощи рощи златоносцы золотые

Рощи рощи рощи наши русские златорусские святорусские рощи рощи октябрьские

Рощи рощи наши златотелые златолистопадные златотрепетные златолепетные златосыплющие рощи рощи родные русские невинные

рощи дщери дальные листопадные листохладные неприкаянные

Рощи рощи злата злата злата опадающего слетающего рощи злато-хлада златопада златопада

Рощи рощи стаи стада дерев бродящих неоглядно необъятно

Рощи рощи стада стада дерев златородящих а где ваши пастыри

Рощи рощи златорощи златорощи а где ваши сребробородые апостолы

пастухи пастыри

Ай рощи рощи своевольные бродящие одинокие пустынные многодальные

Ай рощи рощи текучего летучего недолгого мимолетного хрупкого немого злата злата злата

Рощи рощи чащи чащи белоствольные безвинные бездонные березы златоносцы распахнутые на холмах полях Руси златохранительницы златорощ златопечальных

Рощи рощи русские мои невинно кротко палый лист златой творящие хранящие оберегающие как дитя болезное любезное чахлое чадо

Рощи рощи злата злата злата

Рощи рощи чащи чащи чащи облетающие молитвенные чащи чащи храмовые потиры плещущего злата злата злата Рощи рощи чащи чащи златорощи златочащи дальные слезные родимые беспечальные безначальные врачующие исцеляющие душу рану

Рощи рощи чащи чащи златорощи златочащи переславльские

Прощайте

Когда в очи и в душу полезет победный бурьян

И когда над забытою Русью в траве продираясь последней

Лебединый последний навеки взойдет просквозит караван

Я умру вместе с русской последней деревней

Вместе с русским последним опойцей пропойцей Сильвестром попом

Вместе с русской последней вдовой заревницей бездонной солдаткой Лукерьей

Что покорно полвека с войны дожидалась убитых сынков

Я умру распадусь вместе с русской последней трухлявой орловской избою

Вместе с церквью последней в которой лишь мышь да зола

Вместе с нашим льновласым кудрявым пианым раздольным Христом что приколот прибит пригвожден притеснен ко кресту ко березовому

И Его — Одного на Руси неповинного — некому снять спеленать обласкать

Я умру вместе с русской последней блаженной деревней

Я обдамся упьюсь из колодца последнего дремной прогорклой невольной забытой сиротской водой Русь!.. Слеза ты моя!.. Да была ль ты?..

Была ль твоя золотая деревня?

Или был только шелест сентябрьских твоих златотканных злато-парчовых златохладных златосеребряных златодымчатых златотягучих златозадумчивых рощ?..

Раскольников извечные главы обречены сожженью.

Всесветно и бессмертно...

Скиты заснеженные обметались частым следом

На выпуклых окрестностях,

Но костры свежи, и команды безмятежны,

И вдов прилипчивых тела напрасно вдохновенны

И явлены кудрявым палачам на сеновалах уморительных,

И старый кат всю ночь детишек погорелых кличет,

Как рьяных петушков...

Здесь всякий сызмала к костру молитвенно готов,

Огнепоклонников Христовых величав, лукав народ.

И точат очи мои ибо близки гробы ибо родят родники пески,

Матерь матерь, платок на лике твоем, матерь, вышли все рубежи мои,

Платок на лике твоем, дремучим текучим огнем горят вкруг озер камыши, тугаи,

Вышли все рубежи мои,

Платок на лике твоем, птица низко летит с полей, птица, с лика платок сорви,

Горят вкруг озер камыши, тугаи,

Матерь, что словеса что глаголы мои?

Матерь, что слезы блаженны твои?

Матерь, вышли мои рубежи, сто птиц не поднимут смеженные веки мои,

Спадает платок — и очи чисты, как нагие озера пустынны чисты.

Софья, сон в траве высокой опиумной, Софья, лодка в вольном рыщет озере,

Софья, камни бродят чудотворно по дорогам этой ночью этой ночью, Софья,

Стадо лис у рук моих пушится игрится покорно своевольно, Софья, всех ночных пещер невольница-охотница в водопаде ноги полощещь,

Кличешь рыб устремленных и нить их из волн на брег упоенный выводишь,

Софья, камышовую шею клонишь на скале лежишь, Софья,

Оком ловишь павшего ангела и сбегаешь по осыпям девою горной

И ангела крылья уносишь и восходишь в ледниковое облако,

Софья, платье твое на озерном брегу берегу, Софья.

Однокрылый ангел сбитый зверолова верным камнем

Однокрылый ангел в переулке чуждом иноверцев града

Он грядет хромая птицею невиданного стада

И хохочут добиблейские горожане

И крылом ангел о стены тщится мается срывается

И взлететь над градом тянется и перо в граде слепцов

оставляет

И ангела уносит волкодав в зубах и кот за ним в поля учуяв увязался

И входит в град Христос и вопрошает и светлое перо ему приносят горожане покаянно

Зарево смерти затеплилось

На губах отходящей монахини.

Отворился глаз вешний

И стек по снежной рубахе.

На ресницах провисли птицы

Гробовые древнеегипетские.

И отцы священные суетливые

Устыдились румянцев языческих.

Ах, извечная дрожь отхода!

Что тут все утешенья Христовы…

Это прошлую женщину выгнутую

Всяк отец на песке уловил бы.

И дымные девы, выйдя из проруби,

В него, как в платок искристый,

Входили и кутались гордо.

Входили и кутались гордо.

А отроки в шубах собольих

Отражали волков неспокойных.

А потом костры возводили

И сугроб (их платок!) топили.

И студились стыдились девы.

А отроки дерзко и веско

В шубы кутали их, покорившихся.

И стражду посреди Руси

И возлагаю посреди Руси

О Господь о в травах палых хладных в травах скошенных Господь о упаси

Ой, упаси среди Руси!

И веет веет Русь покошенных полей полей полей

И веет веет веет Русь покошенных седых седых святых монастырей монастырей церквей церквей церквей

И веет хладно хладно Русь монастырей

И в поле поле в скошенном вольней вольней вольней

И в поле скошенном и в храме брошенном в Руси заброшенной вольней вольней вольней

И веет веет веет Русью скошенных полей монастырей церквей

Господь в народе скошенном в народе палом бражном ой Господь вольней

Господь ой веет Русью реющих рычащих ползучих волчьих лающих Батыевых Мамаевых ночных ночных коней коней коней

Господь Господь Господь что что что веет Русью смрадных гибельных иноязыких лютых ледяных рыщущих Батыевых Мамаевых коней коней коней

Господь что веет что сквозит стрелой поганой тайной тихой темной недозрелой в очи в душу в ребра веет Русью гибельных Батыевых пахучих падучих муравьиных лающих червивых гадящих коней коней коней

Господь что веет Русью бледных травяных поруганных опущенных ягнят ягнят овец овец овец

И на холме блаженный храм горит и вновь охвачен облит объят покорным пламенем последний схимонах звонарь чернец

И вновь и вновь и вновь разъят раздвинут разворован вспахан взрыт нарушен темною заспинною незрелой кривой своей (своей!) стрелой родной Руси Руси Руси Христос Отец

И веет Русью наползающих коней коней коней Батыевых Мамаевых червивых гибельных коней

И веет веет веет Русью скошенных полей Господь пожалей в кишенье скошенных коней Господь пожалей Господь гортанных пришлецов татар скуластых терпких агарян

изведи убей

И как ковыль на поле Куликовом мя свободного веселого навек развей развей развей

И рыбарь вечеровый вечереющий уходит и пелена ледовая живучая бегучая блескучая слепая пелена на проруби находит

И на берегу струятся древние струятся ходят чуткие чудовые березы березы березы

И на брегу струятся вечеровые таящие невинные открытые безвинные налитые ой талые ой талые ой талые березы

И на брегу струятся талые березы

И рыбарь уходит

И пелена ледовая на проруби на алые на талые на вечеровые на тайные безвинные на сизые находит на лазоревые

И пелена ледовая живучая на проруби находит

И я персты о пелену ломаю

И я перстами вешними срываю пелену и пью устами талу талу вешню вешню тайну сладку сладку воду воду воду

И пью тайну алу пленну талу сладку воду воду воду

И вода ала тала гортань ночную горло горло упоенно упоенно ломит ломит ломит

И струятся с берега туманного белесого безвинные налитые родные родные насквозь всеталые жемчужные живые родные березы ой березы ой березы

И струятся талые всеталые насквозь жемчужные березы

И я снимаю собираю мерзлыми перстами пелену податливую ледяную пелену свежерожденную ледовую со проруби со проруби со проруби

И пью алу алу алу тайну пленну талу талу талу сладку вольну воду

И Рыбарь улыбается и осеняет издали таясь томясь туманясь осеняет издали меня меня меня перстом святым веселым вешним талым вольным

И уходит в туманы талые сладкие послушные покойные пуховые березовые

И уходит

Отче!.. Иисусе!.. Да помедли Отче!..

Отче!.. Помоги!.. Вода ледовая в гортани в горле стынет вьется тянется становится морозная

Отче! Отче!

Помоги!.. Отче!..

Совлеки навеки пелену ледовую с Руси! с февральской! с беспробудной! с родины! с родимой! с проруби! с бездонной!

Совлеки слепую пелену с Руси проруби у очей у слезных у моих исходных!

Отче!

Пусть восстанут хлынут воды вольные

Отче! Отче! Отче пусть потонут мои хлебнувшие уста мои очи в водах вольных!..

Отче!..

Пусть ослепнет смолкнет навек раннее мое разорванное ранней ледяной водою горло горло горло

Отче!.. Тайная вода ледовая становится ой разрушая раздвигая петушиное певучее мое малое горло горло горло

Отче!.. Сладко петь!..

Блаженно петь разъятым святым первым ранним алым талым распадающимся разбредающимся горлом!..

Отче!.. Вольно!.. Пусть вода ледовая становится!..

Отче!.. Пусть пусть в горле — но не в проруби!..

Отче!.. Совлеки пелену!.. со проруби!.. с бездонной!.. пусть рыбы жемчужные подледные хлебнут глотнут возьмут талых пузырей воздуха!

Вольно!.. Отче!..

И с берегов струятся тало тало тало осиянные чудовые насквозь всеталые жемчужные березы ой березы ой березы...

Ой не будите не томите не травите не тревожьте у февральской вечеровой проруби ледовой

Ой не трожьте!.. не тревожьте!.. у Руси... у проруби... Сладко!.. Отче!..

Там и ныне возводит татарин старинный

В лебедей серебряных стрелу ядовитую —

И о сосны смиряются крылья невинные.

Там утиные реки неслышны, невинны.

Там поля под туманами прячут пустыню.

Там у церкви таятся детишки босые.

Там деревни похожи на странников нищих —

В чем повинны они, в чем повинны?

Над колодцем — вдова, две груди — два ведра,

В них вода ль над краями измаялась?..

Ох, ты рань, ты пора — век мне выть, куковать?

Иль два окуня в них расплескалися?..

Там невинен дымок над вечерней избой,

Надо всей холодеющей Русью.

И когда ж ты, татарин, всем телом найдешь

На стрелу свою давнюю злую?..

И ангел ангел русый осиянный пролетал над журавлиной Русью Русью

И ангел ангел русый русый осиянный небоглазый пролетал витал над Русью над осенней синей сизой Русью Русью Русью

И пролетал витал стоял над Русью ангел русый

И опускался у заброшенной деревни в тайных тайных чудных чудных теплых млечных овечьих журавлиных сумерках

И опускался тайно у деревни сумеречной

И шел крылами осиянными смирясь по травяной глухой заросшей ковылем убитой древлей деревенской чьей-то чьей-то безымянной улице

И шел у изб заброшенных замученных задумчивых

И пил у горького сиротского колодезя трухлявого дремучего пил воду забытую пил дремучую пил жгучую родимую пил сладкую пил русскую

И стыли очи?.. щеки?.. крылья?.. руки?.. зубы?.. клювы?.. губы?..

И что?.. что? что?.. дрожали что роптали что дрожали трепетали маялись что что что что дрожали что залетные захожие нездешние иные что по-детски изливали очи что кривились жаловались что дрожали губы губы губы?..

И отрывались отлеплялись отставали от ледового болезного ведра и всё дрожали всё стучали о ледовое ведро всё всё дрожали всё жалели всё мешались губы губы путались

И стоял среди умерых изб пониклый Ангел русый

- Эй!.. Гей!.. Что за тишь?.. за тьма?.. Хоть петушок хоть милый малый ранний петушок звонарь собрат хоть ты вскричи над Русью!..

И стоял у льдистого у гиблого умерого колодца Ангел русый И шел вставал на остов сруб окраинной избы полуразрушенной погубленной

И восходил во небеса крылами осиянными печальными недужными

И только капало на Русь слезми очей бредущих

И только лаял снизу пес зачумленный заблудший

И только падало на Русь перо зовущее

Вы безмолвствуете жалобно

Мои веси изначальные

Даже сосны — истуканы

В этой неми виноватые

Первой хатой первой хатой

Тьму коротконогих встретившей

Я горю

Первой бабой чистой бабой

На полу с поганым смешанной

Я горюю

Вновь те тени тени канувшие

Над границами

Нашими пшеницами

И опять их встретит рабья

Деревянная

И пойдет полутатарка

Под татарина

Не шелохнется не колыхнется не содвигается чаша полевая травяная чаша Русь овечья Русь

А испей а испей а испью

А избей а избей а смирюсь а смирюсь а усну

А витязь хранитель уст умерл умерл умерл иль уснул уснул уснул а

А горели храмины безвинные в ночи в ночи свещой свещщой недужною в нощщах в нощщах

Горели храмины безвинные в златительных овсах овсах овсах

Конь пьет у чаши позабытой

Пьет овца

Пьет птица

Пьет шелудивый схимонах последний русич схимонах

Русь чаша божья запрокинута в полях в полях во скошенных во брошенных полях

Русь чаша источает дух дождливых чистых ясных трав

Русь Чаша что по-бабьи запрокинута татарином в полях во колосистых в семенистых да копытом поизмятых насмерть ржах родимых кровных да бездетных да бесхлебных ржах ржах ржах ржах ржах

Русь Чаша рос сребрительных барашковых Русь чаша в чьих перстах во чьих устах во чьих очах во чьих в червивых во погибельных в поганых во перстах перстах

Шел полем Иисус шел Витязя уснулого паленым колосом об очи задевая пробуждал да осенял да червя отстранял

Шел полем Иисус в бездонну в росну светлу чашу ликом осиянным заглядясь по-девичьи смеясь ой заглядясь

Русь Чаша Рос зеркальная хранящая запечатленный отраженный вечный светлый лик ликующий Христа

На всех градах на всех дорогах

Там никого

Там никогда

Ни человека там

Ни Бога

И лишь к церковке сироте моей промята тропка

На дальнем полуострове Афон

Где море как блаженная текучая чудовая слепящая томящая слюда

Где протекал Земной Удел Пречистой Богоматери

Уже тысячу лет

Уже тысячу лет

Меня ждет мул под ветхим терпким соленым византийским потником

Меня ждет мул с розовыми лазоревыми тихими копытцами

раскидистыми

На дальнем полуострове Афон

Где уже тысячу лет не ступали родящие дремливые благодатные колосистые урожайные ноги женщины

А только витали летучие пергаментные папирусные сиротские ступни древлих молитвенных тысячелетних мшистых рясофорных монахов манатейных монахов

От которых пошла моя Русь

На дальнем полуострове Афон

Уже тысячу лет

Меня ждет двоякий обделенный странноприимец мул осляк с розовыми лазоревыми как греческие прибрежные морские медузы седыми сиреневыми копытцами

Он ждет меня чтоб по каменистым взгорьям навеки увезти мя в дальний горный немой Андреевский Скит

К муравьиным безмолвным кудрявым светоносным небесным манатейным монахам да схимонахам

От которых пошла моя Русь

И к которым она возвращается

Он ждет меня тысячу лет

Уже тысячу лет

Уже тысячу лет

Я скоро вернусь мул

Господь! Ты гуляешь? мечешь? Ты алмазы быстротечны расточаешь?

Ты на очи на лицо мое росистое малинового мотылька заблудшего хладного насылаешь

И бьется льется тварь летучая тварь терпкая тварь хрупкая торопкая о душу о лицо мое жемчужными уже уже уже осенними последними хладными холодными летучими крыльями пыльцами мимолетными касается исходит осыпается

О боже! нощь нощь нощь последняя нощь нощь Успенья нощь серпеня густаря нощь нощь нощь августа!

О боже и она она она святая вся в летучих звездах и она она вся истекает изникает

О боже и она поле поле поле русское ржаное палое сиротское владимирское поле поле являет обнажает оставляет

Ай нощь! да что ж ты поле поле поле наше русское болезное святое поле оставляешь обнажаешь

И поле мышью многою чревато поле поле поле мышию кишит живет роится

И поле мышию изрыто избито

И поле мышию клубится ярится

Ой Русь! ой поле мыши! да уйди ты! да изыди! да ты снишься? Да ты снишься? да ты снишься?

Ой ты снишься!.. Но ты длишься длишься длишься явью замогильной

Но не пахнет в поле сеном чистым но не пахнет в поле коровяком травяным душистым

Русь а все стада твои молочные избыточные тучныя прошли прошли прошли да пали изошли да источились в поле необъятной неоглядной шелестящей шелудивой мыши мыши мыши

Русь все скотьи тропы твоя вышли заросли бурьян травой кладбищенской

И летают уповают упадают оводы слепни бескрылые бескровные неналитые нищие

И шел полем Николай Угодник и жгуче люто плюнул в поле мыши и заросли поля поля поля Руси тлен ковылем сизым конским щавелем кадильным

И уж поля как верны вдовы не родили не родили не родили

И русские крестьяне бражники вдруг глянули библейскими бездонными печальными очами иными

И глядят из ветхих тлелых рухлых изб вдовы старухи девы дети старики косые калеки русских наших войн неизбывных неизлитых

Ай русская хмельная веселая кровь а все тебе до гроба прежде срока литься литься виться длиться

Ай молодая кровь молитвенная кудрявая а зряшная а тунная а смирная военная а наша наша наша а доколь доколь доколь тебе в чужие земли литься орошать пылиться стынуть становиться

Ай русская ай кровь младая странница невольница пустынница чужих иных засушливых послушливых полей обильная водица!

Ай темных слепых упырей владык вождей водопой кровопой питье возлюбленно водица!

И доколе литься?

Но! Господь! Ты знаешь? назначаешь? видишь видишь видишь

Ты ухо приложил к Руси? ты слышишь? слышишь? слышишь?

Ты слышишь — ветер ранний веет реет ветер золотит точит на клене одиноком придорожном лист янтарный лист ледовый осени

Ты слышишь — собака чумная бредовая бездомно бездонно скулит стонет воет на бесхлебное мышиное владимирское поле поле поле

Ты слышишь — в поле в суздальском ополье скитарь бражник жнец поет поет да плачет всхлипывает как дитя да безутешно безысходно да заходится

Ты слышишь Господи?

Но мотылек малиновый в лицо мне вьется льется сыплется исходит

Тогда я падаю в траву и в травяной росной жемчужной мятной черемуховой ясной воде купаю очи очи очи

Сладко Отче! Утро Отче! Свята ночь рассыпчатых падучих звезд твоя окончилась окончилась окончилась

И пух слепит летит на заводи лазоревых очей очей

Русь матерь мачеха а чей я? чей я? чей? а всяк тут чей?

А урожден средь золотых златых засушливых богарных пшениц средь монгольских кобылиц у китайских у точащих словно рана вековая у военных у границ

А грядет уходит нагая богоматерь Одигитрия в васильковых радостных венках грядет плывет восходит средь телесных золотых живых хворобых нищих неродящих володимирских полей полей полей

А у деревни Тотьмы пьяный радужный пастух Козьма пасет пасет земное стадо белых белых бескрылых оседлых святых бывых бывых журавлей гусей

А спит упав с креста трухлявого забытого в блаженный спелый коровяк бурьян чертополох сорняк апостол русский бражный бражный бражный Тимофей

И наливается лесная лисья кумачовая малина кровь младых слепых российских ярых кротких убиенных зряшних неповинных недозрелых сыновей

Гой Господи а на Руси хоть всех да умори да изведи убей

А баба полевая Марфа колосяница ладны спелы круглы млечны ноги груди разметав раскидав разъяв раздав лежит томит на духовитой душной пряной полевой медовой на скирде

И пастух Кузьма на ней тешится колышется улыбчиво да не торопится да не спешит да не ярит а ладит с Марфой а сладит сладит сладит следит

А тополь пухом неоглядным в очи Марфы порошит слепит горчит

А пастух семенем блаженным терпким лоно Марфы оросит кропит да утолит

И росток побег младенец саженец в лоне Марфы взявшись ворожит

И зачат воин Руси

И вновь летит косяк кумысных кобылиц скуластых лиц иных границ

Ай Господи ай Русь а где же пахари где сеятели где творители радетели твои

А все окрест убойцы палачи опричники безбожники косцы косцы косцы

Гой!

Русь!

Тишь!

И лишь могильная шептун плакун разрыв развал батый мамай трава растет шевелится безмолвная как мышь

И Ангел Предтеча Исполин над нищим нашим русским неродящим хворым полем пролетал бродил дремал

И Ангел Стратилат Предтеча исполинской птицею над нищим скорбным тощим русским полем низко низко сонно сонно сонно пролетал как птица вдождь бродил да поле задевал

И застили все небо Стратилата необъятных неоглядных ненаглядных два крыла

И Ангел Благовестник Исполин над тихой нищей бражной ветхой Русью рухлой пролетал витал стоял блуждал дремал

И выбегали выходили на холмы святые дети бабы старики и становились под отчие бескрайние вселенские крыла

И мужики бражники из бурьяна поднимали головы и слезились падучие безвинные их пересохшие пропитые прожитые былые бывые русские васильковые глаза

Ай Русь! ай вековая засуха губь тлен тля роса медвяная червивая на Тя пришла пришла нашла

Ай Русь ай черные могильные уснулые осмяглые дубы лишь по Тебе стоят царят бредут болят

И рожь не может колос выгнать взять поднять в хворобых перемученных сиротских наших неродных некормленных отбившихся от рук полях полях полях

И стоят невинные блаженные дети бабы старцы калеки на холмах касаясь дланями воздетыми молящими иного тугого необъятного захожего дрожащего животного пернатого небесного крыла

И стоят и немо немо немо дланями воздетыми молят молят молят молят

У!..

И плачет Ангел Исполин Предтеча Стратилат узрев узнав с небес рязанскую забытую забитую прогорклую слепую муравьиную истлелую

плакучую избу

И палая рожь восстает колосится и жнец бежит дивится не наглядится

И в травах необъятных неоглядных млечно неповинно спело вымя ея полно

И некому ее давить томить доить

И только чибис плачет в поле поле поле в неповинном поле

И только рожь хворобая болезная пустынная лежит а васильки а ромашки а клеверы а сорняки несметно неповинно виновато бродят бродят бродят

Ой изба! ой поле! ой корова! ой ой Русь! ой воля! воля! воля!

И русский воин Ангел Михаил грядет в кольчуге истлелой избитой в рубахе льняной покосной с тщетным тунным слепым святым мечом-косою гробовой веселой

И русский колосяник Спас улыбчив спит в лопухах в гробном саване косоворотке русской венком венцом накрывшись васильковым пчелиным медовым

И снится богородица в снегах снегах сошественница

И грядет в холомах переславльских снегом покровенных

И грядешь Дево

И грядешь Жено

И столпы твоя наги белы и сокровенны снежны

И груди млечные колокола неизлитые незабвенные

И грядет нагая Дева Жена Сошественница

И обмывает омывает в снегах лик смиренный

И улыбается и озирается чудово чудная в холмах чудовых русских дивных во блаженных

И омывается снегами чудная блаженная в снегах в холмах блаженных

И пьет у проруби крещенской озера Плещеева

И бежит бежит лиёт и льнет живым березовым алмазом по устам зубам ея жемчужным по малиновой гортани водь вода нетленная смиренная моленная

И бежит живым алмазом гибким водь водица ледяная лепетная

Матерь погоди побудь помедли окропи водицами как бубенцами колокольцами валдайскими ледовыми хрустальными алмазными залетными

Матерь утоли согрей на миг навек Святая Вечная помилуй мене мимолетного замерзшего

В душе равнина Русь осыпана метелью

И чешуйчатыми живыми переливчатыми переимчивыми алмазами рожденственскими блещет плещет

И грядет в равнине Дева Пустынница Родимица Сошественница

И дитя у звончатых у млековых у девьих грудей кормится лепечет лепится

Матерь!.. Да одна Ты на равнине на Руси кромешной

Матерь да где дитя родимое нездешнее взлелеешь обогреешь

У какой избы глухой согбенной переславльской русской нашей сирой косой горькой постучишь — да не ответят не приветят не утешат

Матерь! но Ты пьешь веселая залетная захожая у проруби у озера Плещеева

Да перстом лучистым осиянным ледяным дитя березовое крестишь

Матерь улыбаясь грядет бредет по равнине мерлой да замерзшей

И глядит окрест дитя из-за грудей холомов снежных сокровенных девьих льющих живо свято невиновно млеко млеко млеко

И глядит Дитя на ледяную дремну Русь и уж ее жалеет уж ея жалеет уж жалеет

О чем ты грезишь вечеровый тьмовый в сумерках вечерних дымчатых узорчатых во ранних ранних русских русский в сумерках ледовых сизых во крещенских во бездонных в родных

О чем ты сизый сирый вечеровый дымчатый ледовый ветхий одинокий ворон в сумерках равнинных в сумерках сиротских ай ледовых ай колодезных

О чем ты птица сизая родимая январская одна одна в ледовом лютом дымном темном русском русском поле поле поле в покровах снеговых

О чем ты ворон родный родного родимого ледового ополья

О чем ты тьмовый ворон дрёмный дрёмный дрёмный

О чем ты ворон

Лишь жива дымна дымит в ледовом поле прорубь порубь рана наша иордань купель Христова святая святая одинока

Иль туман? Иль татарин? Иль туча? Иль ночь грядет?

Я один в непролазном дождливом владимирском поле

В золотистой смуте истоме мерцанье стоянье сентябрьских свистящих неближних лесов

Где ты мой листопаде кроткий?..

В такую ночь замыслил царь усекновение голов

На шеи опустелые единоверцев преданных

Присели вороны пав с гробовых деревьев

Провидцы одичалыми перстами

Уставились в тела боярынь плачущих

И тем любезных сладострастному царю —

Я гордобровых вдов в свои постельные хоромы угоню

И речи тихие об их мужьях под одеялами зачну!..

В такую ночь самоубийца льнет к ножу

Народ к концу рыба ко дну...

В безутешных свечениях вьюг загробных

Дороги царских факелов — голов безвинных но казненных —

По сим путям к кремлям незащищенным

Пройдут бега татарских низких гонных пенных волчьих конниц неотмщенных...

И роятся мухи и струятся духи духи соки

И стоят по всей Руси подрезанные плачущие брезы брезы брезы

И стоят по всей Руси святые плачущие божьи человеки человеки человеки

И очами вешними очами отечными очами отчими очами тяжкими очами талыми глядел

И монах Тимофей с сырого брега пел

О Ангел охрани меня от талой палой мутной бешеной воды

О Ангел огради меня от топора Руси

Гляди — тут птица уж гнезда не вьет!

Тут дева косы не плетет!

Тут церковь по реке плывет!

О Ангел скажи весть!..

Но Ангел Благовещенья весть произнесть не смел дрожа в прибывчивой реке

И уловил склонил в тырсу в ковыль в траву овечью смерть во тьму во тлен во марь курчавую во губь во грех склонил склонил налег напал нашел расхитил кроткое гнездо яйцо разъял нарушил развалил

И склонил склонил в ковыль

И гнал и гнул и мчал метал и до зари не стал не стыл не стыл не стыл

И конь татарский низкий отуманенный по-волчьи озираясь скалясь чуял охранял таил таил хранил следил

И склонил склонил в ковыль

И тешился чужбинный чумовой овчинный гортанный пахнущий иным конем ясачный воин до росы до утренней степной чужой опасливой до нашей русской русской до зари

И тешился и отвалился и отпал отполз как конь засушливый от явленной реки

И сонный валкий вязкий и пропахший необъятным семенем своим походным и вызванным иным покорным упадал уснул упал ушел в росистый в чуждый в затаившийся дурман дурман туман туман ковыль ковыль ковыль

И встала и взошла и русы златы круглы косы повязала собрала вокруг безвинного блаженного чела чела чела

И покосною холщовой белой девичьей разъятою изрытою измятою святой своей рубахой русской воина студеного уснувшего степняка чужака иного ярого покрыла убрала

И пошла чреватая нагая осиянная пошла улыбчивая тихая по росным родным журавлиным по холмам полям пошла

А Русь уходит в землю позабытая забитая пустынная деревня горькая прогорклая косая сонная ковыльная лесная мшистая заросшая изба изба изба

А Русь уходит в землю одичалая забытая изба

А уходит в землю хворая да сирая да сизая изба

А одичалая земля мертва

А уходит а нисходит в землю разбредается прогорклая осмяглая полегшая изба изба изба

А уходит в землю тайная невинная блаженная сторонняя изба изба изба

И плачет плачет у недужного плетня плетня жемчужная чреватая княжна княжна княжна

И плачет у недужного у сирого плетня жемчужная холщовая чреватая чреватая княжна княжна

И плачет страждет кружевница сарафанница печальница княжна медовая медвяная пчела пчела пчела

И бежит бежит трубит трубит трубит в чертополохе в лебеде заблудший одичалый святой опустелый князя конь один един отшедший от удачливых татар татар татар

А Русь а одичалая уходит в землю забывается забытая забитая изба

А плачет у недужного плетня жемчужная чреватая княжна всевечная вдова вдова медовая медвяная пчела

А улыбается вослед пустынному ковыльному коню улыбчивых погибельных татар татар

И порождает сносит в забытой Руси в избе прогорклой одичалой низкой гробовой тайного погромного раздольного Руси раскосого двоякого кромешника царя

И конь разорванный оборванный чужой густой стрелою нутряной блаженно опускается в бурьян

Но!

Но сладка сладка сладка сладка! ай сладка одичалая малина у плетня

Ай Русь ай одичалая сладка! сладка сладка малина Русь у одичалого плетня

Сладка малина Русь сладка

И сияли ягодицы белые пуховые лебяжьи ягодицы снежные сияли отливали ликовали как жемчужные речные чайки заводи

И сияли и сияли и плескались как речные чайки опускались и вставали восставали в водах в водах в водах осиянных

И витали и лоснились и сияли лядвеи отмелями сокровенными речными серебряными нетронуто сияли ожидали ожидали ожидали ожидали

И сияли и стояли груди налитыми ой живыми куполами храмами телесными холмами млечными стояли да невинные сияли да сияли чайками распластанными

И сияли словно белокаменные ядра налитые груди белого телесного налива словно белокаменные ядра крепости упалой палой взятой степняками

И сияли груди белого налива словно ядра ядра ядра белокаменные крепости поваленной погубленного града

И сияли живые речные груди чистые речного жемчуга телесного омытые как белокаменные ядра ядра ядра

И татары в реку вбегали

И татары ленно брали добывали лоно княжье вьющееся малое малиновое настигали разоряли как гнездо малиновки молящее

И отбегали князи

И отбегали отбегали на конях отборных на конях кромешных князи

И упасаясь отбегали от реки мужи заступники князья лихие яро яро яро ускакали

Тогда княжна впускала новгородский срезень бабий нож секач двояк двуостр в живот пахуч текуч дремуч последнего охотника татарина

И белокаменные ядра как рябины нежинские как владимирские вишни наливались обагрились

Блаже!

Ах ты один невинный брег

Ах ты одна невинна Русь ах у колодезя напьюсь

Из ледовой из бадьи

Ах Русь а человеки все невинные твои

Ах у колодезя упьюсь в снегах высоких утоплюсь

Но ты один невинный снег

Но ты один невинный брег

Брег жемчужного Христа брег завьюжного куста

Но ты одна невинна Русь

И у колодезя упьюсь водой водою синевой водой водою молодой

И ты одна невинна Русь и только очи льют да льют

У сирых хат у сирых хат невинно тополи стоят

У сирых хат у сирых хат мужи мережники поют

Что ты одна невинна Русь

Что ты один невинный снег

Что ты один невинный брег

Что ай лучатся ай снега что ай дорога глубока до полевого до Христа

О дай Господь о дай о дай

Дай помереть в пречистых в чистых во лиющихся очах в устах снегах снегах полях полях

Дай снежного хлебнуть навеки навек молока

Но ты одна невинна Русь

Но ты один невинный снег

Господь повей повей повей в снегах блаженнейших полей

Господь прими коль упасусь а коль завьюсь не сберегусь

Прими Господь невинну Русь прими Господь невинну Русь

Но ты один невинный снег звенишь вкруг брошенных церквей

Звенишь вкруг брошенных церквей

Господь помилуй и в метель

Господь помилуй и в метель Русь забытую в поле дщерь

Помилуй мил малую дщерь

Господь средь мерзлых деревень Христов колодезь ей взлелей

Бадью текучих хрусталей в уста атласные пролей

Помилуй мил малую дщерь

Но ты один невинный снег

Но ты один невинный брег

И у невинных дымных хат невинно тополи стоят

И у невинных дымных хат невинно тополи стоят

Помилуй Отче помяни Христов колодезь насади

Ииииииии

Бадьей ледовых жемчугов осыпь семью нагих кустов

Но ты один невинный снег

Но ты один невинный брег

Блаже!

И на холме блаженном блаженный храм горит горит

И князь заступник конник ускакал в чаду погибельных спасительных копыт

И воин пешец ратник сулицей чужой побит лежит

И дудочник скомрах навеки уязвлен отравленной степной осой стрелой изрыт измят дудит да тешится хрипит

И пьян звонарь в чертополохе ленном пыльно валко вольно раскидавшись бражно спит

И монгол с княжною круглотелой сарафанной спело спело спело в шелковом златом стогу мечет мечет мучит мучит мчит мчит мчит мчит мычит

И оттоль восходит восстает раскосый агнец полевой Христос Руси

Ай позови ай позови ай Сыне Отче упаси...

Ай упаси Русь Русь

И на холме блаженном храм блажен горит

Эй Русь овечья козья Русь

Эй кто тут кто тут не убит?.. не пригвожден?.. не обожжен?..

Но! Князь Димитрий яро яро мучит мечет точит меч о Дон!..

Сергий Радонежский

Мой последний мой сынок

Я плету тебе венок

Не на шею а на лоб

Не на хату а на гроб

А смертный конь скрывает дрожь

А ты не чуешь что падешь

Лишь знаю я да конь да Бог...

Все мужи на Руси станут воинами

И все жены на Руси станут вдовами

И все чада на Руси станут сиротами

И все березы на Руси станут ивами

Плакучими неизбывными...

Не дай Владыко

Дай витязям твоим! Дай витязям воителям моим! дай дай испить у родников святительных целительных живительных Руси!

Дай витязям князьям воителям моим испить у родников колодезной Руси!

А мыши полевые упаслись? а витязи князья воители в убойном Куликовом поле полегли во смертных смертных смертных хладных хладных зататарских снах стогах Руси!

Ой Господи все отбери у нас! все души животы а дай а дай а дай Руси!

А Русь!

Ай Русь?

А шелудивая? а червем зароилась? Что покрыта? что изрыта червем кобылица заревая росная что что покрыта что изрыта что роишься что томишься тяготишься червем бьющим хлещущим что из очей — что из копыт? Что из очей — что из копыт!

Русь! что князья воители что витязи твоя твоя твоя что полегли в осинах в ясенях в березах в ивах в ржах в пшеницах в ковылях последних Куликовых очи очи смертны усладив прикрыв смежив?

Русь земля плакучих ив

Русь мольба покорных вый

Русь покос покорных глав

Эй! казни! круши! коси на блаженнейшей Руси!

Но!

Господь! о вышний Отче! Только витязей уснулых палых в поле тихо тихо пробуди да подними!

Отче! Певнем петухом рассветным прокричи о прокричи о пробуди!

Русь уснувших не усопших Русь святую Русь воительницу пробуди

И бегут бегут из сонных плевел ковылей встают князья воители радетели заступники Руси?

И полощутся жемчужными да льстивыми телами девы сарафанницы на отмелях Непрядвы дремной ласковой лазоревой реки?

И переклички переливы перезвоны вешних талых стайных серебристых лебединых колоколен в небесах Руси послышались вольны вольны вольны?

И шествия хоругвей разлились вольготно по ликующей по материнской по Руси?

Но!..

О Господи моих сынов моих воителей моих убитых палых родных невозвратных пробуди да тихо тихо тихо подними

А?

И князь Димитрий в поле мертвом Куликовом одинок грядет несет побитую победную высокую Спасителя Хоругвь

И двести тысяч убиенных уязвленных усеченных из последних из смятенных ковылей за Ней встают!..

У!

Матерь всходит в золотых колосьях матерь воина главу омоет родниковою водою

Матерь к очам воина склонна мирно неистошно

С холма святого поют бродят вдов пресветлых хороводы

Летают над полем стаи ангелов и воронов

Мать узнала смертный сына остов

В далекой чаще синей волчьей вольной,

К ручью его снесла, обняв спокойно, гордо,

И, отраженная текуче, молодой ногою вольничала

В песке светозарном,

И ушел успокоительный посланник-странник,

Но заблуждался и плутал он в красных елях,

А мать язычески сахарно запела,

И тут другие вышли матери игривоногие из чащи,

И тут она вскричала.

А храм стоит в душе как в мартовской святой родной воде А бел храм стоит в душе как в талой Нерль реке реке воде воде воде

О Господи как хорошо! как свято! тало! вольно!

И храм в душе стоит стоит и тает тает и не тонет и не тонет талый талый и не тает и не тонет родный родный

И тала Русь тал храм в душе стоит и тает тает тонет и не тонет

И тает тонет и не тонет в талых талых в родных родных половодьях половодьях в рощах в перелесках в косогорах напоённых

Блаже! Боже! как далёко вольно в божьем алом русском русском родном поле Боже! что так льнет тоскует торжествует талый снег у талого размяклого погоста где лежит столетняя монахиня вдова соборная святая дева Асенефа преподобная

И девая млада душа её неутоленная у вербного куста стоит невестой полевою снежной зачарованной

И грядет жених младой монах и манит за погост и улыбается и зубы его вольны

И манит за погост в алмазные во талые в чудовые чудящие березы

Русь! талая... вдова умерая монахиня молчальница печальница... доколе?

Да восстань да изойди из камня погребального погоста в поле вольно тало... да доколе?

Да доколе мертвою землею застят засыпают уморяют осиянный светлый лик твой кроткий божий?

Отче совлеки кладбищенскую пелену с очей ея бездонных бирюзовых васильковых полевых колодезных веселых

Отче пусть хлынут со кладбищ младые талы очи очи очи васильковые во поле

Отче доколе

Отче! в душе бел тал голубь храм ликует вьётся льется

А в душе бел тал голубь храм ликует вьется льется льется

А в душе бел тал храм

И где и где и где душа? где подо льдом жива душа жива река жива трава

А текло текло текло а течет а течет а сносит а уносит талый талый храм

А текут плывут а тонут русские колокола а хрипит а улыбается со дна последний русский бражный донный царь звонарь

А улыбается со дна текуч малиновый последний страж Руси звонарь

А улыбается со дна Руси звонарь

А тонет бел тал храм а нисходит к звонарю текучий верный храм

А у подножья русского распятого Христа народ распятый русский талый сонно бражно утопает утопал

И крест березовый ветх ветх и тал и тал и тал

И гвозди чешуйные бредовые текли текли с распятого с разъятого с кудрявого с голубоглазого со русского со деревенского Ивана со Христа

И гвоздье талое текло по плечам по устам перстам по лону по ногам

И гвозди талые по русскому родимому Спасителю текли

О Господи да сколько литься христову гвоздью по Руси

О Боже дай гвоздинные пчелиные горящие дремучие бескровные застойные ладони язвенные в вольны воды окунуть смирить забыть

О Боже дай с креста хотя б на миг сойти

Дай в талых вольных русских водах дай напиться дай забыться дай зайтись дай рассмеяться раздышаться изойти

Дай к звонарю навек на дно веселое сойти

О Господи что люба Русь люба или с креста или со дна

Что у подножия распятого народ распятый сонно бражно утопал да прозревал да выплывал да воскресал да восставал

И бил со дна царь колокол и пел со дна веселый бражный царь звонарь

И русский Спас сходил с березового талого креста и был улыбчив весел осиян

И вырастал из талых вод жемчужный храм корабль

Русь... Таль... Даль... Судьба...

А в душе храм

А в душе бел тал ликует льется вьется вешний голубь храм храм храм

А в душе льется бел тал храм

Ай сладко ай на языке ай ай в гортани алой талая алмазная веселая вода с ракитного облезлого куста

Ай пью лижу беру полевые мятые веселые лучистые снега

И не хладят и не берут гортань

А в душе тал храм

А в гортани сладка осиянная вода

Но у дороги деревенской сирой талой талый ветхий крест березовый стоит плывет стоит

И Распятый Одинокий Живый — всё Он жйвый — за холмы валдайские глядит и не молит не шепчет не таит

И где распят пророк — там распят народ

Там река не течет там трава не растет

Но река течет но трава растет но обходит крест издали народ

Но плывет Распятый средь талых вод

На Кресте Живой по деревням забытым плывет

На Кресте по Руси по талой Спас плывет улыбаясь распято

Отче помилуй с Креста восходящего

Помилуй Русь талую

Блаже!.. Помилуй распятую...

Журавли полетели на теплыя воды на воды на воды на воды

А плачет плачет плачет древляя жена под древлею сарматской русской русскою сосною под сосною

А плачет жена под древлей русскою сосною

А журавли полетели на Киев на Киев на Киев

А плачет жена над Русью над скитом родным журавлиным родимым родимым родимым над скитом

А облако млеет тлеет осеннее облако над поздней померклой невзятой дикой хладной мякотью лесной малиной малиной малиной

А плачет жена косынкою снежной слезной слезною оберегая провожая лепетливую говорливую станицу станицу станицу

А журавли полетели на Киев

А плачет плачет жена светлыми слезми омытая умытая у сиротинного тына у храма забитого у поля убитого у поля убитого забытого

Ай журавли лепетливые бывые бывые бывые

Ай деньки девьи мои вешние талые сладкие летние малиновые малиновые вешние голосистые ах бывые ох бывые ой бывые

А летят летят летят журавли над Русью над ивой над липой над церковью над скитом

А летели а летят летели журавли на Киев на Киев на Киев

А куда мне куда мне куда мне а я в поле скошенном обмерзлом сизом простыну остыну стыну душу выну

А куда мне журавли кручинные а в поле а в поле ледовом остыну изникну душу выроню нечаянным ведром в колодезь стылый

Ай помедлите ай продлитесь ай ай ай ай ай удержитесь ай ай подождите

о Боже о немного подождите в небе сиром сиром сиром милом материнском хвором милом милом

Боже Боже ой продлитесь над косыми земляными родными родимыми слезными моими избами колодезными избами

А плачет плачет жена жена свято плачет страждет немо плачет плачет плачет под плачущими журавлиными станицами

Ай плачет плачет страждет ай трепещет ай жива жива ай зрела зрела

ай смеется смеется дева жена Русь смеется сарафанница смеется под живыми журавлиными станицами

Ай машет машет машет вслед вослед вовек веселою косынкой

А полетели полетели а летели а летят летят летели журавли на Киев Киев Киев

На теплые воды на иные на иные на иные а летели от колодезей ледовых от родимых нехранимых от безвинных серебристых

А летели журавли а пели пели пели в поле светлом светлом светлом светло светло голосили голосили голосили в колокольных чистых небесах Руси малиновых малиновых малиновых уходили в небесах малиновых малиновых малиновых малиновых

А жена златокоса улыбаясь улыбаясь в сарафане древлем полевом холщовом кротком златом златом златом златооко златокосо вслед им тихо тихо тихо покорно возносилась возносилась возносилась над стогами сизыми над милыми

А журавли а длились медлили а чуяли а ликовали уходили уходили уходили

А луговые полевые травяные бражные слепые русичи вослед жене вослед станице вслед хмельные бражные святые падая во хладные поля поля поля молились прозревали никли восходили

А журавли текли брели над Русью Русью Святой Чащей Чашей Скрыней неизлитой неиспитой

А уходили журавли неизбывные

А уходили уходили уходили

Вселенский тысячелетний старинный снег идет летит течет над Русью

Библейский православный священный крещеный распятый снег стоит над Русью

Где близится в слепых больных градах полях где близится в заброшенных церквах тысячелетье русского Христа

Его следы малиново нагие скоро явятся провьются во снегах святого Рождества

Его следы малиново босые скоро явятся в крещенских прорубях иорданях пропастях

Но!

Кто будет пить малиновую талую святую воду из следов святых Христа

Кто будет возводить Его на Крест кто будет пеленать снимать Его с Креста

Кто воскричит взовет что Он как птица возлетел взошел воскрес восстал с Креста во небеса во все края

Русь иль Иудою вселенским ты от Бога отреклась

Кто встретит Святогостя Святоспаса позабытым вольным колокольным звоном курским бедным хлебом солью в нищих наших пьяных кривых косых деревнях градах полях

Кто будет талым вещим языкастым снегом Его язвы змеи раны врачевать обмывать лелеять целовать ласкать

Вселенский тысячелетний старинный снег вселенским саваном на Русь валит идет идет летит

И скоро скоро скоро тронут саван Его летучие целебные стопы

Вселенский Спас! старинный гость! тысячелетний путник под старинным вечным снегом! что что что

Ты не найдешь здесь ни Руси ни храма ни народа ни приветной хаты ни глотка протянутой колодезной воды!

Лишь ветхая жемчужная тысячелетняя метель как моль вселенским ореолом нимбом пламенем восстанет закружится бешеными льдистыми небесными плеядами снопами вокруг Твоей улыбчивой и одинокой головы

Господь! Но! Ты грядешь! Ты рядом! во кромешных снегах рядом!

Ты!

И перо отлетной кочующей спелой птицы лоснится

И уж грядут грядут грядут в небе Руси говорливые лепетливые лазоревые неоглядные ненаглядные станицы вереницы дружины журавлиные

И уж грядут пошли станицы вереницы слезные высокие святые божьи вольные дружины журавлиные

Ай птичья Русь

А где воля-то твоя?

А только воля в стаях необъятных лебединых журавлиных

быстрых быстрых быстрых

И стою я в поле Куликовом утреннем дымчатом сиротливом вдовьем нашем русском поле неповинном журавлином

Ай летят стаи родимые

Ай летят стаи голубые

Вереницы лепетливые

Станицы говорливые

Извилистые родные родимые сокровенные

Святые

Ай летят дружины журавлиные

Уже уже уже былые бывые

Уже далекие далекие далекие

Ай летят с Руси на Киев Киев Киев

Эй!

Ау ау ау!

Помедлите

Похлопочите

Покружите

Покричите в бедном нашем сиром снежном русском небе

ледовитом!

Но изникают скоротечные станицы за дубравами златыми золотистыми хранительницами изумрудных палых чистых желудей живительных

Но изникают истаивают станицы

Дружины

Вереницы упоительные длительные

Уж дремливые

Уж смутные

Уж дальние

Уж дымные

Уж дымные

Уже невидимые незримые невозвратимые

И только перья падают на Русь прощальные летучие пречистые

И падает ложится на стылую мою дрожащую ледовую ладонь живучее певучее перо

И долго долго долго все шевелится

Не унимается

Колышется колышется

Все бьется вьется словно рыба серебристая задумчивая переливчатая

Владыко!

Господи!

Пусти! пусти! пусти!

Да дай дай дай над

Русью!

Над осенней

Дымной

Дальней неоглядной святой слезной

Над родимой!

Да со птицами!

Со птицами!

Со птицами

И тает душа камень

И талый конь в воде очес

Плывет не выплывает

Холм княжны-жены-праведницы убегшей от охотливого татарина

Сноп цветов вялый в ее руце

Князя ожидающей

Князя тремя стрелами задавленного запятнанного затравленного свято...

Холм пчелиных медовых привольных баранов...

Святой Авва Иоанн Кукузель покровитель коз

Забрел на Русь чтоб пасти коз

Но не нашел на Руси ни одной козы

И затужил побрел в лугах в лузях роняя слезы и серебряны власы...

Там русский храм заброшенный стоит весь затонувши весь забывшись в золотых глухих октябрьских листопадах

И тихо вечно неповинно неопалимо светит золотыми телесными куполами

И по ночам

На дальней колокольне звоннице

Кто-то дивно поет

А потом дико рыдает

А поутру он пропадает

Иль отлетает в небеса

Иль головою бражной насмерть вниз бросается в златые листопады

Русь

Иль твой пьяный неутешный Ангел мается?.. меж небом и землей скитается?..

Сосуд из красных лепестков дождем был полн

Сосуд венчанный путника поил

И дальше путник шел средь древностных могил

А мир — лишь до поры запрятанный погост

Испил тюльпан

И пал

И крест возрос

В небе ястреб увлечен в храме странник уязвлен

Червь в плод вполз и там почил отрок деву укусил в плечо

Всадник пешего топтал у реки гусляр играл

На малиновый погост проносили тело

Чье?

А матерь зачарованно глядит за небосвод

Господь?..

А яблоню червь подсекает бесшумно а деву юнец совлекает бездумно

И спит на прибрежной траве божий странник босой

И снится ему над могилой его крест златой

И фыркает конь водопойный — чрез ноздри его протекает река изгибаясь

И пастуха сверчок небесный манит в поля из сеновала

Свято плывут мимо спящего странника дальние ладьи с богомольцами балакающими

Этой ночью этой ночью на дальных на владимирских погостах содвигаются чудят древлих русских монахов чудотворцев нагоходцев плиты святые забытые

Этой ночью этой ночью Маргарита Маргарита Маргарита

Этой ночью я брожу в лесу ли в поле Маргарита

Чу!.. Иль чую иль слышу Маргарита

Иль над Русью забытой плывет поет грядет во небеси колокол забвенный смутный позабытый

Ай Маргарита ай твое платье белопенное живое лежит в траве как ветвь черемухи обломанная сбитая

И на Руси стоит месяц июль грозник душный душистый молитвенный

И мечут меды липы медоносы и вьются теснятся пчелы осы восковые медосборщицы медососы избыточные сытые златые златые золотые

Маргарита Маргарита

Заблудился затерялся я что ли в русских наших лесных земляниках в текучих гранатовых малинниках кротких хрупких безвинных беззащитных

Маргарита а Русь стоит объятая взятая объемлемая слепыми неоглядными ливнями

А стоит Русь позабытая полоненная Самсона неизбывными

травяными несметными сеногнойными ливнями

И лежат в полях непролазных хлебы хлеба страдальцы неповинные

Русь Русь по тебе и хлеба полегли неповинные

Ай Русь ай все тут неповинный повальныя пианыя блаженныя молитвенный неизбывныя

Ай Русь ай заблудился затерялся замотался я что ли в твоих терпких лесных ночных хмельных земляниках малинниках

И персты одичалые пахнут текут земляниками

И уста страждущие пахнут текут молят малинами

Ай Маргарита Маргарита

И я беру берегу дрожащими перстами земляники неизбывные избыточные

И я беру дрожащими устами малины тайные пахучие медовые малины текучие живорубиновые

Но они не даются и текут струятся со перстов со уст моих в травы тайные дремучие тишайшие великие

И я стою устаю усмиряюсь смиряюсь как схимник младый средь русских средь наших сомлелых блаженных невинных малинников пугливых

И нетронуто падают в травы ягоды малины малины малины избыточныя несбыточныя несбыточные

Ай Маргарита Маргарита Маргарита

Ай дево дева жено Русь моя блаженная сомлелая текучая малинница несбыточная

И ты берешь со травы росистой платье позабытое уходишь и нагая светишь долго долго в ночи ночи ночи кустом жасминовым

Маргарита Маргарита ты ли? ты ли? ты ли? ты ли...

И чудно светло от желтого древа от пруда ветреного от гнезда воздетого

От медового древа веющего

От палого плода в травах садовых срезанных

От шмеля увядающего на цветке небесном

От могильника смирного тысячелетнего младенца

(Благословен твой исход под слезами матери пресветлыми!),

От крыл стрекозы крыл на реку сложённых блаженных

От стаи за облаком певчей нездешней

От царственной вдовьей благодарственной церкви

Светло вселенски.

И на реке туман туман идет идет

И на реке туман туман туман идет идет грядет грядет грядет

И на реке туман нощной нощной стоит стоит стоит

И на брегу костер горит

И на брегу брегу костер костер горит горит горит

И у костра улыбчив Иисус Христос сидит сидит таит таит таит

И над главой его осенний белый филин сирин осиянный

ворожит стоит стоит стоит

И Иисус улыбчив у костра пустынного сидит сидит таит-хранит

И простирает длань печальную длань отчую родную за речной нощной туман туман туман

И словно гладит гладит и ласкает и лелеет отчей дланью дальней дымной за туманом малое заблудшее притихшее дитя дитя дитя

И словно гладит сладкими сомлелыми забвенными перстами за туманом малое заблудшее льняное золотушное притихшее родимое сиротское дитя

И словно гладит за туманом малое осеннее дитя дитя дитя

И за туманом Русь и за туманом храм

Животина русская моя родимая одна

А твой хозяин пастырь русский уж полвека иль убит иль мертво пьян спит в конских необъятных щавелях

Животина ты одна в полях в бездонных беспробудных лопухах в бурьян-батый-татарниках-травах

Но тут грядет крестьянка травяная в зеленом изумрудном полевом лесном сладостном позабытом тереме сарафане

И к одичалому вымени коровы животины ладно смиренно умело спело склоняется припадает

И отгоняет сытых оводов слепней малиновых и сосцы оглохшие сосуды заросшие одичалые землистые очищает осиянными перстами омывает певучими радостными брызнувшими просиявшими молоками

Да кто ты крестьянка доярка цыганка странница избранница

И она улыбается

И она Параскева Пятница

О Матерь!..

Он дал обет молчанья на Руси опричной на безбожной на опасной

Он брел монах молчальник в дальных переславльских рощах тайных наших стародавних листопадных

Но листья падая слетая за него шептались маялись:

О как печальна Русь! Как люта слезна! Как печальна!..

И в голос он тогда завыл завыл заныл как баба вопленица плачея плакальщица:

О Русь! О родина! О дщерь моя! О слезная! О хладная!

О как же ты печальна!

И падал горестно и жадно многажды в златопарчовые бездонные постели листопадов

Николае...

Пришел на Русь блаженную нынешнюю чтобы проведать укрепить православный русский народ в исконной древней сладкой вере вере вере

И поставил в суздальском осеннем поле божью Лествицу поднебесную

И она взялась встала в русском поле как афонская сарматская сосна греческая

И стояла в поле одинокая восходя за облака текучие осенние

И воззвал в поле дождливом Святой Иоанн Лествичник моленный

О русские люди! иль стали как муравьи земные а не птицы небесные?

Иль в пианых косых немых курных избах забыли о церкви о Боге о небе?

Но из изб из полей из неоглядных непролазных дождей не было Иоанну ответа

А была только немь да хлябь да тоска кручина полевая лесная бесконечная

Тогда древний старец Святой Иоанн задыхаясь маясь умирая в туманном дожде взошел на верхушку Лёствицы И оттуда увидел всю Русь без единой лебединой храмины церкви

И застенал зашептал устами старческими пенными последними

О Русь да без церквей моих ты словно матерь роженица без грудей без сосков лиющих млеко

И чем напитаешь новорожденное дитя? и чем утешишь человека?

О Господи да как же Ты дозволил?

И с поднебесной Лёствицы седой летучею главой метнулся насмерть в горестное суздальское поле

Но был он ветх и сух но был он в вольном саване хитоне афонском

И набежавший русский вечный ветр Его понес над Русью бережно покорно

И поныне носит

О русский человече подыми воздень небу очи

И узришь Лествицу небесную и летающего Старца над собою...

могутнотелый

Пришел на нашу Русь с афонским двуручным топором блаженным

Чтоб укрепить освежить обновить поправить русские древлие храмины церкви

Но увидел что церкви стоят заброшенные опустелые осиротелые рухлые угнетенные обреченные

Тогда Авва Афанасий во гневе забросил метнул в небо русское топор тунный священный

И ушел в Афон согбенно одиноко опустело моленно

А топор упал с русских осенних бедных небес на русскую бедную землю

А топор упал в русское дождливое поле близ Переславля-Залесского

И ныне лежит там забвенный

О русский безбожный многоядный многогрешный заблудший ветхий веселый пианый человече

Иль не пойдешь в поле переяславль-залесское и не возьмешь топор блаженный

Иль ты навеки пьян и тебе далече?..

В вас бы сгинуть навека

В вас уснуть бы навсегда

Да на тихих на холомах

бворованы обломаны

Словно ветви май-черемухи

лачут храмины Христа

Плачут сироты Христа

Уповают уповают

Русский божий человече

Уповают на тебя...

И было во сне мне видение вешней воды

И было во сне мне видение светлой воды

И ангелы слетали расплескались разлетались в шелестах цветущих бражных пенных сплошь монашеских кладбищенских садов садов

И ангелы летали в травах радужных лазоревых лугов лугов лугов

И задевали очи моя очи моя очи очи очи инока лугов лугов лугов

И задевали очи моя инока лугов

И костромские быки нерези лежали неоглядно в заводях березовых коров коров коров

И белых агнцев в куполах церквей витал кудрявый рой

И белых агнцев в куполах златых златых церквей витал витал витал кудрявый божий кроткий рой

И из колодезя из ветхого из деревенского прохожий Иисус пресветлу ясну круту крепку кротку воду пил

И чрез погост церковный в поле медуницы уходил

И в поле спал обвеянный объятый пыльцой пресветлых пчел да бабочек густых густых младых младых младых

И было во сне Ему видение чистой Руси

И было во сне Ему видение вешней Руси

И было во сне Ему видение светлой Руси Спасе Грядый пробудись

И с вечерних травяных июльских росных богомолий шли старухи наши боговдовы русских войн бездонных

А с холмов шли юницы богодевы

А с вечерних дымчатых коровьих кадильных русских наших кочующих холмов шли юницы отроковицы богодевы

И встречь им шел странник скитарь полевик наш русский Николай Угодник с камышовыми пшеничными ржаными златыми власами соломенными вольными

И тихо улыбчиво сказал уронил средь вечереющего русского нашего поля спелого козьего горохового

Богодевы Руси! а быть вам боговдовами

Боговдовы Руси! а быть вам ангелицами полевыми божьими

И майский первый Ангел на холме Федосьином стоял

И холм струился солнечный и Русь далёко-далеко чиста ясна была

И стоял Ангел на холме и Русь по-птичьи далеко обозревал

И струились зыбкие смиренные сложённые блаженные лучистые пречистые всеталые его крыла крыла крыла

И девочка Мария из села Федосьина холомами чудовыми брела

И набрела на Ангела и зашептала: бела бабочка!

Первоначальная! Весенняя! Подруженька летучая.

Со мною поиграй! позавлекай!

И Ангел весел отлетал на ближний нежный холм вставал и верно прирученно ждал

Мария! Догоняй!..

И девочка за ним бежала догоняла и смеялась гладила его по перьям крыльям несказанным по власам очам устам очарованным

Ай! Русь! Месяц май! Кто забрел в холмы — гуляй!.. Ай... Ах!

И бежали и резвились и летали и струились

Ангел мая Ангел мая с сельской девочкой Марией в русских лепетных холмах

Обрящет обрящет обрящет обрящет

И оглянется оглянется отзовется во лугах лугах святых святых зальется

И отзовется в угнетенных окропленных окрыленных колоколах колоколах исконных

И заполощет заполощет в рощах рощах сарафанами росными росными

И наполнится наполнится неисчислимым воинством степных захожих странников апостолов

И рассмеется рассмеется рассмеется у колодезей колодезей

взращенных во ладонях во Христовых

Когда завеет брезами осенними осенними

Когда завеет брезами осенними осенними осенними

Когда завеет брезами осенними Руси

О помяни меня о друже помяни

О помяни меня на поле охладелом

У изб окоченелых опустелых

У ивовой церквушки помяни

И у колодезя святой младой воды

Когда завеет осиянными березами Руси

Когда завеет осиянными березами Руси

О помяни меня о друже друже друже

О не оставь меня о Боже Боже Боже

Еще продли меня продли продли продли

Дай долготу дний

О Господи

Продли

Помедли

Удержи

О помяни меня о друже помяни

Когда завеет брезами осенними Руси

Когда завеет осиянными березами Руси

Тот огнь в котором Русь горела

Досель живет досель чадит

И в наши души в очи в тело

Отравой слезною бежит

Ох земля твои погосты многослойны ворогов походных

Всех сынов новолицых загробных приимешь заботливо

Гусь летит на святую Русь — а под ним иноземец скачет:

Гусь кажи мне последний путь

Гусь ты видишь — я не вернусь

Конь вернется к дчтячьим стоянкам к невестам зряшным к кибиткам с гнездами ласточек

Прощай гусь...

Русь!..

Воительница!..

Будь!..

И снег апрельский вербный ветхий полевой витал летал да уморял озимые хлеба

И белого талого вербного захожего осла и седока улыбчивого всадника цыгана заметал туманил заносил забирал усыплял отнимал

Но у деревни у Федосьино храм благовещенский разбитый палый присмирел учуял и в снегах разверстыми разъятыми окнами куполами вратами весь внимал

И тут учуяв перестала тайно разрушать разбирать точить его разрыв трава сорняк трава сонь тлен трава

И летели и лелеяли русские такие поздние! такие горькие! такие сладкие летучие снега архангельские талы талы живы живы кружева

И всадник седок пил снега летучие невинные устами аравийскими пустынными и все шептал шептал шептал

О Боже охрани не остуди озимые русские безвинно нищие хлеба! о дай сим низким бражным деревням градам! дай горемычным русским слепым сим избам! людям! полям!

И там лебяжья верба рьяно нежно в снегах нежданных пуховых татарских лютых расцвела

И осел ветвь жемчужную чудящую ветвь алебастровую снежную молочную пил брал жевал

И седок ветвь отнимал отстранял от осла засушливого ветвь талу упасал отбирал

И падали снега и падали сережки пухлые вербные алмазами на дивны смоляные чисты млады чужедальние невинные его власа

И поднял всадник перст и снегам повелел запретил приказал

И стали снега и стали ясны небеса

И стал ясен вербный Спас и дальний неоглядный след Его Осла

И Русь-Голгофа со холма Федосьина вся стала беспредельная бесцельная бездонная безбожная святая пьяная болезная видна слышна близка ясна

И уж бежала уж ярилась уж стремилась из деревни ближней с топорами досками гвоздями бражных мужиков иуд толпа

И там был монастырский дряхлый древний одичалый сад за нищенской кладбищенской оградой

И там был снег апрельский русский поздний вялый талый тяжкий полевой остаточный

И там лежало низко тленно кладбище погост почивших русских святых схимонахов

И дымились творились стволы сырые монастырских дальных одичалых яблонь уповающих

И Он сошел с осла жемчужного дрожащего и сел на истлевший надгробный белый камень

И дико дивно Он глядел на поле вдовье русское на поле неродящее на церковь на холме скорбящую на деревеньку ближнюю кривую темную заблудшую болящую гулящую

И пал на камень ветхий ликом светлым снежным дивным девьим необъятным

И молил молил молился лик свой живый окуная в хладный податливый камень и камень расступался раздвигался расширялся

О Господь! Ты знаешь!.. Завтра пить мне из последней смертной чаши!

Отче! Уж кричат по всей немой святой Руси сырые петухи одни одни не спящие

Отче! Уж на крест мне рубят валят две березы мужики иуды из Федосьино деревни сонной топорами тайными ночными вороватыми

Отче! знаю знаю знаю знаю знаю

Отче! только не оставь голодного гортанного захожего моея осла в полях во снегах алебастровых останних

Отче! только пощади погладь согрей шелковым иерусалимским щедрым южным ветром русские озимые хлеба невиноватые

И сотворили в поле талом крест из двух порубленных берез

И сотворили в поле крест из двух струящихся апрельских брез брез брез

И подняли Его как птицу сбитую с сырой родной земли и вознесли пригнали возвели на крест кривыми рваными гвоздьми

И свежесрубленные брезы на власы на лик улыбчивый на очи на уста Его струились таяли кручинились печалились текли

И окрест тонули в поле талом низком нищем в пьяных ватниках в кирзовых сапогах невинные иуды мужики

И с дальней смутною улыбкою сказал шепнул метнул Иисус Христос:

О Русь! О родина! Голгофа! Сладок сок твоих берез!..

И ночь Руси изшла изшла изшла

Гой Русь всю ночь кричали убивались умывались убывали петухи недужные твоя

Гой Русь всю ночь по-волчьи выли псы весенния вселенския псы талыя твоя

Гой Русь гой избяная самогонная осмяглая слепая талая гой Русь а ты всю ночь спала спала спала

Но! ранним ранним утром Он пошел взошел Он взялся снялся с тихого креста

Но! ранним ранним ранним утром Он в лазурном небе во льняной рубахе русской встал встал встал стоял

А поле снежное апрельское как свежее яйцо пасхальное светилось пело водами великими талыми шумело

А пело поле апрельское

А стояли пьяные бессонные босые сизые мужики да бабы с куличами в водах полевых многошумящих серебристых по колено по колено

А стояли неповинные а в небеса очами полевыми васильковыми родными русскими уповали глядели глядели глядели

Батюшко! распятый наш! блаженный! погоди! побудь еще немного в нашем нищем неприютном русском небе!

Батюшко! осени с креста с небес распятые кривые наши пьяные невинные деревни деревеньки!

Батюшко! отец безвинно удушенный иль расстрелянный! помедли в нашем сиром небе где и птицы ныне не кочуют перелетные запретные

Батюшко! прости нам крест березовый по пьяной слепоте тоске затеянный содеянный

Батюшко! не уходи! не отлетай! помилуй! пощади! помедли! Лебедь! лебедь лебедь лебедь

И Он сказал с небес: Блаженны вы моя заблудшие полевые возлюбленные дети!

Блаженны чистые как апрельские брезы!

И полетел пошел над полем и долго полотняная льняная Его рубаха в небе дальнем таяла белела

И долго долго долго полотняная пресветая приветная несметная

Его летучая рубаха над Русью синею белела

И белеет

Свете!...

ПЕСНИ ДИОНИСИЯ БОГОМАЗА

...Церковь не в брёвнах, а в рёбрах...

Да не могу я оторваться отлепиться отодраться от тебя Тебя от Тя

Софийский вологодский собор Храм! ай!

Да не могу в ледовой ночи отступиться оторваться отказаться

от Тебя от Тя Храм Храм Храм божия Дитя

Ай ай ай един свят наг наг наг высок божий Камень Кмень не могу

я отлепиться от Тебя бел божиий Корабль

Да колени моя стоят молят в талых талых мартовских текут в снегах

во вологодских родимых снегах

И не могу отлепиться обема рукама обема устама обема очима не могу

отлепиться от ледового крыльца от паперти восстать

Ай немощствует тело ай немощствуют мокрыя талые колена палые

плывущие моя

Ай ликует восходя как дятел вешний бьющий по стенам нагим ледовым талая талая моя заблудшая обретшая крылатая пернатая душа душа душа

Ай течет камень тал храм тал

Ай купола как Пять святых Капелей в вологодских кубках чарках божиих стоят

И талые снегов кудрявые живые хрустали ночные хрустят шевелятся в ложах желобов и текут свергаются на мя смиренного на мя

И стоит и светится в ночи как лебединое яйцо высоко как белозерский бел гриб чист бел тал камень вологодский Софийский собор храм корабль

И не могу ой не могу я малый тленный скорый талый палый на коленях отлепиться отползти отвыкнуть от Тебя от Тя Тя Тя

О Господи да помоги! да не могу я! отлепиться! оторваться! отломиться обема руками обема очима обема устами от собора как теля новорожденный млечный талый от кормящего коровьего блаженного молочного сосца!

О Господь да отлепи да отведи да освяти да упокой меня мя

Иль отодвинь содвинь с очес о Господи содвинь в туман речной Софийский Храм Корабль...

И чарая рука в тумане прикасалась гладила лелеяла ласкалась

И чарая руца Ея в тумане Храма Вологодского Софийского витала усмиряла

София? Дево? Жено? Матерь? Кто Пришелица? Сошественница в мартовском тумане? Богоматерь?

Твоя ль рука летучая в тумане спелом серебряном непроглядном мя ласкает утешает возвышает?

И я брожу брожу брожу блажен блажен смирен в тумане мяклом неоглядном тайном окрест храма

И всю нощь всю нощь всю нощь на лествицу серебряно бездонно устремленную уставленную в небеси наталкиваюсь натыкаюсь убиваюсь улыбаюсь уповаю радуюсь скитаюсь

И был туман ночной у Софийского Храма

И бела бела и млечна млечна ночь апрельская ночь вербная таила уповала таяла стояла

И текло текло со храма с желобов его высоких сладкими последними текучими падучими летучими снегами хрусталями каплями кудрявыми

И всю нощь всю нощь всю нощь у храма лествица серебряно ведущая бездонно в небеса стояла мокрая лучистая очарованная блаженная стояла

Там Храм Софийский Вологодский храм корабль в тумане уж изник а всё стоит

И бел туман и бел храм и белотела богоматерь из тумана тихая глядит

И вербною рукою осиянной чарой из тумана провожает машет ворожит молит

Матерь! нищей русской богомолкой ты на паперти ночной сырой стоишь

Матерь! дымчатой улыбчивой рукою ты зовешь? манишь? молишь?

Матерь! погоди! помилуй! осени!

И я бегу в тумане и руками храм ищу брожу ползу зову

И немо немо и бело бело окрест и храма я не нахожу

И только дивный тонкий святый осиянный девий свежий след парной босой еще! еще! еще живет и теплится и копится водою талою и вьется вьется вьется дышит на снегу!

У!

И возвращенный Храм Корабль Ковчег стоит у уст

И пишешь письмена на мартовских туманах окрест Софийского Собора Храма Богоматерь

И пишешь письмена на мартовских туманах осиянными лучистыми перстами Богоматерь

И пишешь письмена на мартовских сырых летучих холстах туманах Богоматерь

И дымятся и плывут в туманах слова святые за летучими текучими Твоя перстами Богоматерь

О Сыне Спасе Иисусе Господи возвратись на Русь болящую

И плывут над всея Русью лебединые Слова глаголы в мартовских туманах и не тают Богоматерь

Да придешь? Да снизойдешь? Да долетишь? Когда же?..

И позовешь в тумане кликнешь Храм Корабль Софийский Богоматерь

И долго долго Ты в Руси блуждала возжидала Богоматерь

И пришла на Вологду в месяце березозоле марте Богоматерь

И из тумана позвала как малого младенца лонного новорожденного

Храм Софийский и Храм млечно раждался являлся

И текло с ночного талого храма талыми целебными мартовскими снегами хрусталями Богоматерь

И Ты уста сухие поднимала под воды талые кудрявые спадающие ставила Богоматерь

И уходила улыбаясь девая в младые молодые млечные молочные блаженные невестины дивные телячьи туманы туманы туманы

И божий Храм Софийский Вологодский плод свой на земле ночной на русской нашей талой оставляла забывала завещала

О Храме! Русский кубок белотелый белокаменный серебряный вод вод целебных талых святых мартовских вод сокровенных Богоматери

И стоит доселе свят нетлен забытый храм корабль забытый плод забытый кубок девьей Богоматери

Но всякий март но всякий март есть голос голос талый талый материнский раненый живой дурной есть слезный бабий голос из тумана из тумана из тумана

О Сыне сыне Спасе Спасе Иисусе Храме Храме где ты где ты мальчик мальчик мальчик

И Храма ключница в ладонях талой полевой воды целебной хлебной мартовской водицы принесла

И пила и лицо мочила и лицо омыла и ясна ясна как бреза светлая была

И глянули омытые лазурные пречистые очи очи глянули нагие кладези колодези глаза

И засмеялись расплескались разгулялись очи и унялись очи тихо сине разостлались

И в ладонях мне воды сладимой снежной талой святой тихо дева поднесла

И пил я серебро текучее полей и пил и пил и дивные и чарые ладони осушал

И в храм вошла взошла под ветхи святы образа

И сарафан кумачник яр яр ал сняла и уронила и сложила на пол яшмовый и вся нагая вся упала вся молилась вся изшла

И на ключицы девьи юные её со стен разбитых с куполов разъятых в небеса текла копилась падала святая талая вода

И стояла апрельская вода в ключицах шелковистых лебединых перламутровых льняных её её ея

И стояла и блистала снежная апрельская водица в девичьих нетронутых ключицах

Ой девица ой девица ой юница ой напиться бы напиться упоиться окреститься причаститься

Ай воды целебной святой талой божией высокой храмовой небесной ой напиться бы напиться

Да кричат вопият смиряются кончаются смежаются смыкаются уста

уста мои молитвенно

Ой девица!

ой ключница!

ой Богоматерь!

ой Царица!...

Вечная! прости мне мимолетному

блаженному

повинному

Ай молодица сарафанница юница ай отроковица ай пойдем в поля апрельские чтобы водицы талой из полей текучих снежных вологодских северных напиться

Ай молодица дай из полей из талых из твоих родных напиться

Ай дай задуреть намокнуть заблудиться рассмеяться притомиться

Дай твой вологодский ватник бражный сарафан былой святой на снёги постелить да утопиться умориться

Дай в полях текучих русских родных наших слезных усладиться дай дай полевая молодица

И ты покорливо снимаешь ватник сарафан и в снегах полевых нагая снежная стоишь предивная пречистая преблизкая

И глядишь стоишь нагая по колена в снегах талых и плачешь и за спиною крылья прячешь усмиряешь Богоматерь!

И Храма ключница светла крута щедра бражна а дивно богоматерью глядит

А дева сарафанница а дева в сиром ватнике убогом а врата древностные дряхлые святые расписные отвори

А ферапонтовых годин времен монахи вороны летят по мартовской

по талой сирой святой по Руси

А летят на липы мшисто монастырские весенние заманщики

блазнители пернатые цыгане изменники кочевники грачи скворцы

А отопри ворота храма Дионисия ключом двуручным тяжким дева дева бражна снежна отвори

И Храма ключница пьяна темна свята а дивно дивно дальне дально дымно дымно богоматерью из бедного косого ватника глядит глядит глядит хранит таит

И в поле низком северном весенний липкий скорый белозерский талый талый бородаевский снег снег опять летит опять витает лепит забирает избы сироты томит томит томит слепит

А дева ключница глазами тихими как падающий снег в полях очами овечьими покорными лазурными колодезными отверзтыми глядит безвинная глядит глядит

А дева ключница хранительница бражная невинная из ватника сырого давней девой Дионисия святою Богоматерью глядит

И ключ двуручный тяжкий во разбитой во землистой во надорванной в березовой пуховой чарой круглой во святой нагой родной руце ея дрожит

И ключница врата святого храма отворила

И ключница врата сырые мартовские храма Богоматери открыла отворила

И ключница врата святые древлие ледяные храма ферапонтова открыла отворила

И там в чудовом ледовом дымном ивне инее седом глядели жили дышали витали древлие Дионисия дымчатые лики молодые

И там улыбались жили дымчатые глядели святые лики глядели жили великие высшие лики лики лики

И лился ивень иней ледовый и лились и струились и жили плыли божьи лики

И богоматерь в инее ледовом дымном Дитя лелеяла питала кормила

И груди были в инее

И сосцы были в серебристом зернистом дымном жемчужном перламутровом ледовом игольчатом святом инее

Матерь! Русская! Одигитрия! Путеводительница! И куда зашла Ты? забрела Ты в снеги неповинная? в одной нагой рубахе аравийской

И все ты страждешь стынешь в русском поле в русском храме вся объята вся объемлема охвачена уязвлена опалена ледовым колким русским ивнем инеем

И все Ты улыбаешься и питаешь кормишь и в дивном девьем непорочном млеке молоке невестином твоем льдистом льдины

Оле!

И русское Дитя Твоея пьет лед и горло гортань Его рвется студится рушится томится

И тут подходит ключница кормилица

И отворяет ватник сарафан свой и вынимает выбирает алебастровую грудь свою избыточную

И сосок её горящим сладким ладным лепым молоком исходит извергается дымится

И врата во храм открыты

И врата на Русь открыты

И врата в народ открыты

И стоишь ты на пороге

И ступить навек боишься

Да темная душа не изойдет из гроба

Да темная землистая да тяжкая душа не изойдет из гроба

Да темная душа не прорастет как семя в камень брошенное ввергнутое погруженное

Да грешный смутный талый я стою у Храма Ферапонтова забытого забитого невольного

Гой!... Да всё душа заблудшая апрельская душа моя как дятел в храмовые стены каменные паруса бьется рвется уповает упадает просится

И поле хворобое русское святое поле опять готово зимовать страдать

И поле апрельское нагое талое студеное сырое вновь готово умирать

И летят сластимые летучие вербные апрельские сухие снеги кружева

И летят снега сухие кружева над полем алебастровым нагим сырым слезным опять готовым глухо спать убито спать блаженно спать да зимовать да не раждать

А снега кружева кружат витают над полем русским покорным опять готовым зимовать

А снега кружева апрельские вербные летят как пух июньских тополей

А поле русское сырое талое весеннее опять готово зимовать страдать

А Русь опять готова сладко бражно необъятно зимовать страдать томиться ждать ждать ждать да в самогоне в избах утопать

Но уносит сносит ветер вербный иерусалимский беломорский снега сухие полевые паутины ледяные кружева

И поле будет крепку яру щедру рожь рождать

И Русь по снегу будет вербами ледовыми жемчужными припухлыми Спасителя встречать

И в тумане храма белокаменные алебастровые паруса содвигались колебались утопали

И было сыро и бело и бел тал храм корабль возвышался и просился в небеса и отрывался плыл и стоял стоял стоял над талыми туманными вологодскими озерами полями

И что тебе заблудший в мартовском тумане? что плывущий в водах многих талых? что тебе божий храме? что тебе летуч ковчег карабле?

И куда стремишь ты каменные крылья когда навек среди Руси забыт оставлен?

Куда? лебеде?

Куда воспрянувшая рано рано обреченно над снегами мартовскими шалая святая первобабочка?

Куда храме? Куда карабле?

И туман упадает

И утренняя знобкая звезда ледовая является и талая вода очес моих останавливается обледеневает

И стоит на ясном лютом поле ледяном ледовом ясный Храм Карабль Беглец недальный в водах замерзающих заживо

Блаже!

Да куда ж Ты?

Белый Храм! белый друг! божий Перст!

Прощай!

Уже уже снега апрельские изниклые истаяли изнемогли измаялись исструились расточились окрест

Уже явилась вышла из-под снега словно пала темна птица низка слезна слепа Русь

Уже явилась сладка бражна сирота нища крива коса изба обнажена

чудна Русь Русь

Прощай бел Храм! бел камень! бел карабль! бел друже друг! Я не вернусь!

Прощай я ухожу

Уже я в лес недужных истекающих порубленных погубленных берез бреду

Уже уж сок роящийся струящихся родных берез я пью пью пью

Русь уже и сок твоих изрубленных берез берез горек темен глух

И землю нищую безлюдную безродную ничью больную полевую я на раны язвы поруби на пни берез ночные тайные кривые подлые кромешные кладу кладу кладу

Русь Русь уж и твои березы осуждены обречены топору

Гой Русь! Гойда! Гойда! Гой Русь! Уй! Уй!

И я на пень на свежий свежу голову кладу!

Уже опричника кромешника безбожника с секирой пёсьей жду

Но только свист синицы слышится в лесу

Но только брезы неповинные неслышные порубленно текут бегут лиют

Прощай Софийский Вологодский белый храм карабль! Прощай мой белый лепый вечный живый друг!

И я как талая изрезанная тайным топором береза плачу исхожу теку томлюсь плыву

водам

Опять Ты уходишь Отче по водам Плещеева озера по льдам талым по полыньям студеным раздольным колодезным

Опять ты уходишь Отче

Помедли побудь Отче а Ты все уходишь уходишь

И мя оставляешь на бреге на бреге сиротском Руси

Помедли на талых водах помедли не уходи

Отче чего оставляешь чего не жалеешь на бреге на вдовьем на бреге текучей на бреге плакучей Руси

Да я вся изждалась да вся изболелась а Ты оставляешь на бреге Руси

Отче возьми меня в воды возьми

Дай в сизых водах в гиблых святых водах целовать колени серебристые

летучие жемчужные Твои

Отче возьми

Отче напоследок перед гибельной водою упаси шепни дохни

Отче ледяной апрельскою водой алмазною разлетной остройнапоследок окропи

Отче возьми!

Она слагает русский кумачовый ярый сарафан на брег и млечная нагая в водах талых радостных ледовых лепетных лазоревых кудрявых вся кудрявая блаженная бежит бежит бежит бежит бежит бежит...

И помолюсь в сырой глухой избе

И выйду в ночное поле в переславльское сырое студеное собачье поле поле поле

И помолюсь звезде христовой

И нощь сыра сыра сыра

И под коленями сыра сыра земля моя

И ручьи студеные становятся в ночных полях полях полях

И талая душа апрельская течет и не становится в ночи студеной все течет живет шевелится душа душа моленная моя моя моя

И сыра низкая полевая ближняя блаженная звезда

И сыра звезда и полевой водою налита полна как кубок царского боярского хмельного хрусталя

И пить хотелось

И шел туман со талых многих темных вод Плещеевых

И тало потекло пошло окуталось размякло у разъятой церкви храмовое древо

И всю нощь всю нощь всю нощь грачи на поле русское болезное хворобое сиротское на поле неродящее болящее ничье летели все летели все недужные невинные летели все летели все летели

И кто-то тайно медленно ступал по редким снегам оставляя след босой ступни смиренной И шел туман от озера и подходил к разъятой церкви млечной девьей

И голос из тумана был: Аз зде! о сыне подойди сойди с коленей!

Испей из кубка чаши братины потира моего воды апрельской...

И из тумана полыхнул обдал ручной земной звездой!...

О Господи! я побежал не чуя поля под собой...

В ту нощь на Русь пришел Иисус Христос

Там помирает божий странник, Русь покидая беспредельную.

Кого он позади оставил? Котомку кто ему собрал?

И путь пошел святой и дальний по нищим селам да церквам.

И что он горя поувидел, полей убогих пересек,

Что в чаще тайной (не услышали б) две ночи пролежал ничком.

Конец великого пожара с концом его земли свела.

Чистоволосые монахи скорбят у ивового дерева.

И поле залито водой

И церковь залита дождями

И Русь объятая травой

Шевелит немыми устами

И Русь взятая ковылем

Глядит коровьими очами

И Русь накрывшись лопухом

Немотствует забитыми избами

И поле залито водой...

Но у проселочной дороги

Стоит жасминовым кустом

Увечный русский Ангел божий

И я сыновнею рукой

Иль ветви или длани трогаю

И дух живительный течет

И Ангел словно куст восходит

И след копыт? крыл? лепестков?

Дождем во поле тихо полнится...

У дороги в тумане теряется?

То ль взлетает он? То ль осыпается?...

И там зеленые луга

И там зеленые постели

И дышит Русь родима еле еле

И высока темна трава на Русь нашла заливная забвенная незванная некошеная дикая

И там трава выше избы кельи рухлой забитой

И там трава выше церкви невинной забытой

И мужики косцы сидят с серпами с косами искристыми напрасными пустынными тупыми тунными тощими тщими от трав высших погибельных несметных жертвенных молитвенных дождливых

И мужики пьют самогон и плачут и поют от трав дурных хмельных от сорняков всю Русь святую навека заливших забивших заглушивших заполонивших затопивших

И летают верещат над Русью утонувшей в травах в сеногнойных ливнях плаксивые козодои чайки враны чибисы да филины

Ай Русь ай сонь трава ай ай ай кричать нельзя ай косить нельзя ай не пить нельзя ай сладка полынь да марь курчавая трава трава трава одна

А чего льзя

Ай народ трава ай вольна дика не берет коса не видна изба а навек сонь-трава губь трава на Русь нашла в облака вошла

И где Русь была там трава одна там трава одна там трава взошла

Гей! где Русь была? и была ль не была? в сонь траве не узнать! в сонь траве не видать! в сонь траве пропадать!

Ай! хороша!

Но там зеленые луга

Но там зеленые постели

И там травы велии вечерели хладели

И там травы святые хладели вечерели

И там нескошенные льняные белы девы молодицы в сарафанах ярых кумачниках оградах шатких жарких ситцевых сквозистых все нагие пели пели вечерели зрели зрели

И выходили из сарафанов палых девы и покидали оставляли в травах тихие покорные летучие одежды

И тогда шли в травах молодцы и их колосья их стволы их корни дотемна налиться кумачом живым яро яро солнечно успели

И расступались перед молодцами травы

И расстилались перед молодцами девы

И были зеленые постели ярых Руси зачатых вольно младенцев божьих

колыбели колыбели колыбели

И пролетал над всея травяной зеленой Русью Ангел залетный божий с отчими отечными очами умиленными моленными целебными

И бежали путались блуждали бились в высших велиих травах нагие тугие веселые белорыбицы русские сарафанницы без сарафанов святые святые чреватые многовольные многоводные девы девы девы

И звали снизу Ангела гулять на Русь ушедшую в траву блаженную на Русь до срока в темных травах заживо похороненную

И Ангел спело спело падал в травы словно лебедь сладкою стрелою уязвленный удивленный усмиренный умиротворенный ублаженный

И уйду в далекие поля поля поля

И уйду в далекие во дальние во травы травы травы

И уйду в июльские икшанские дубравы

И там выйду из одежд из пелен льняных рубахи и нагим в травы упаду паду прильну

И в травах многошумных многодумных многодальних утоплюсь

И в травах телом нагим ползучим падучим нагой душою травяной заблудшей заглохшей помолюсь взойду

Ай Господь трав утоли усмири утешь

Ай в рухлой взятой тлей объемлемой объятой дремною травой ай дай уснуть забыть забыться в златой палой дальней крыпецкой келье избе избе избе

Ай Русь утопленница трав а хранительница творительница расточительница монастырей Ай Русь пленница трав а печальница молчальница полей

Ай! Богоматерь ниже трав блуждает в одичалыих лузях лузях лузях

Матерь матерь а когда-нибудь когда-нибудь ветвь ясмина положи мне на смертну грудь Матерь положи жасмина духовиты блаженны лестны лепестки на очи очи мерклые моя моя мои

Матерь кликни из глухой немой травы

Матерь жив жив жив я а чрез тело кроткое молящее нагое слепы пьяны рьяны травы проросли прошли взошли

Матерь позови утопленника трав утопленницы Руси

Матерь позови из тенет травяных из паутин зеленых

Матерь позови

А на холме стояло спело млело тлело колосилось колебалось содвигалось поле тихой золотистой ржи

Матерь в поле позови матерь в поле уложи от травы немой колодезной глубокой дикой упаси убереги

И я нагой встаю бегу блуждаю в травах исполинских необузданных несметных

Матерь! нет исхода! нет мне! нет мне! нет мне!

И стоят травы как деревья и лес трав уже темнеет уж темнеет на Руси и уж хладеет уж хладеет уж хладеет

Матерь матерь где ты? где ты? где ты?

Матерь и тебя уж нету нету нету

но кто-то пригнетает пригибает тленны травы дланью властной летящей

безутешной залетной

Но кто-то шепчет шепчет шепчет: Сыне! Аз пробила да примяла для тебя спасенную тропу в траве забвенной!

И выхожу я в поле ржи златистой золотистой говорливой лунной ленной лепетливой лепетной

А Богоматерь колосяница остается в травах безысходных медленных густеющих моленных

Богоматерь Умиленье

Свете!..

Березовое хвойное солнечное снежное апрельское апрельское апрельское

Мое мое последнее пресветлое предсмертное блаженство упоенье умиленье

О Господи доколе держишь доколе даешь доколе жалеешь

И проходит грядет плывет восходит по талому талому талому лесу дева с косой льняной старинной русской свечой живой трубчатой младой веселой косой блаженной лучистой блаженной

И у неё глаза и у неё очи очи вешние талые текучие бегучие сомлелые капели капели капели капели капели капели

О Господи доколе даешь жалеешь

О Господи о много много человеку

О Господи о много человеку этого чудового талого тайного леса сокровенного загорского сомлелого

И я гляжу как дева грядет средь талого леса

И вот она была и вот уж нет нет нет её уж нету

И лишь следы на рухлом снеге наливаются усмиряются водой водой прощальной слезной озорной веселой

И я стою и я гляжу и я певец беглец данник пленник талого леса

И я безымянный певец Руси талой родимой блаженной

А она Дева Апреля

А она Дева Апреля

И с брез бегут лиют свергаются на мя блаженного притихшего пресветлые пречистые капели

И талые брезы и талые снега окрест и талые мои ноги и талая душа моя стоят стоят стоят во талых дивных лесных диких новорожденных блаженных водах по колено

О Господи как много много много Ты даруешь человеку

Други други други моя

Други други моя

Овца овца светла светла у ручья ручья

Овца овца светла светла

Овца светла

Птица пела пела средь ветвей буддийского дремливого думливого дубка

Птица пела пела улетела улетела за поля

Пастух горластых говорливых ангелов в стада в стада сзывал

Други моя на песке хладеющем голубеющая веющая глубинеющая

стопа Христа

Други други моя

Бела лебедь плывет...

Под крыла запоздалые

Пробирается лед,

Под крыла запоздалые

Продирается лед.

Где же? Где твоя стая?

В дальних теплых краях?

А река замерзает

На твоих,

на крылах,

А река замирает

На твоих, на крылах...

Скоро снеги прольются,

Вновь заплещет вода,

Но крыла твои лютые

Не взойдут никогда,

Но крыла твои белые

Изо льда, изо льда...

По реке, замерзая,

Бела лебедь плывет,

А она все не знает,

Все поет, все поет...

Словно Ангел упавший

Нас на помощь зовет...

* * *

По октябрьским хладным бездонным лесам Руси неугомонным неприручённым нерукотворным

Бродит одиноко Иоанн Креститель Авва босой вольный тихоокий безмолвник бездомник

Где-то на дне золотых лесных глухих листопадов лежит золотой Крест захожий божий

Которым Он крестил Русь молодую дальную веселую чарую безбожную святую вольную далекую далекую далекую

И который Он повесил Ей на шею девичью на груди долгия вольныя разволнованныя

И который она обронила навек

Где ты Крест-оброн?

Где ты Крест-урон?

Где ты Крест гробовой?..

И поле русское ложится на душу как бинт на рану

И поле русское и поле слезное ложится на душу как бинт охранный

И поле нищее и поле снежное ложится на душу как бинт прохладный на рану свежую на рану вечную

Отче! И когда ж Ты землю забытую мою пожалеешь обогреешь облелеешь

И стою на переяславльском милом дивном на холме блаженном млечном на холме замерзшем

Юнец на жеребце в колосьях спящей девы груди объезжал

А старец жнец подглядев беззвучно хохотал

Юнец уехал далеко и вспомнив вспять игриво поскакал

А старец жнец колосья срезал все и на нагой на сонной деве выпукло извилисто лежал

Юница в чаще солнечных колосьев хранила чашу вод лесного озера

И витязь в чащу на коне въезжал и конь копытом чашу расплескал

И витязь юницу возлежа умело поучал.

Ай в овсах в овсах ай в дальных в дальных в русских в овсах заброшенных ай в сеногнойных палых во святых овсах Самсона далеких далеких далеких вологодских

Ай в овсах голубых ай в овсах розовых ай в овсах дремучих ай в овсах родных

Ай в овсах голубиных спелыих ай в овсах лазоревых лазоревых лазоревых

Ай я встретил деву девственницу девью Ольгу Ольгу крестьянку полянку северянку хмельную святую Ольгу Ольгу Ольгу простоволосую льноволосую

Ай Ольга Ольга спелых своих девьих ног лядвей спелых слепых своих чудящих сосков сосцов невольница невольница пустынница невольница смиренница невольница охотница

Ай Ольга льноволосая в овсах овсах овсах лазоревых лазоревых

А я твоих сосцов сосков полевых нетронутых неизлитых горчащих сладких твоя сосцов ног лядвей девьих и лона неисхоженного ушкуйник путник повольник разбойник растревоженный

Ай Ольга в забытом сарафане дева девственница спелая слепая ай

Ольга в одичалых забытых русских наших палыих овсах овсах овсах лазоревых

О Господи! и до чего семя полевое вольное великое просится от чресл терпких тугих солнечных византийский азийских моя просится течет и колется как колос отягченный клонится

И сорится и омывает орошает окропляет незабвенные невинные овсы овсы овсы лазоревые

Да все оно уходит исходит жемчужное перламутровое живое льняное в овсы невинныя лазоревые льется льется льется

О Господи да кто тут поможет в овсах лазоревых пустынных далеких

Тогда дева Ольга льновласая уходит

Тогда она яро яро яро озверело уцелело оцепенело в овсах лазоревых

уходит уходит уходит Тогда ога тяжкая отягченная сбереженная ненавидящая дико дымно

яростно уходит нетронутая сбереженная неутоленная

Зачем Боже

О Господи и что мне эти овсы постылые одинокие лазоревые колокольные

О Господи зачти мне сии овсы кроткие

О Господи зачти мне эту деву нетронутую неутоленную непалую в овсах палых лазоревых

О Господи прости мне да лучше бы я с девою нарушенной разъятой раскрытой початой разлученноногой слипшись соплетясь бы удоволенно помер грешно во овсах твоих восставших разъяренных

О Господи!...

Гой! Кому зде нужна глава гордыня голова?

Ха! Гойда!

И уж на чистом на зернистом на отборном на снегу одинока отобрана

отделена взята секирою лежит блаженно сирота она она она

Ха! Русь Русь

И все досель досель опричник усмиряет обтирает свежую секиру о христовы неповинные лучистые пречистые льняные шелковистые простыни снега снега снега поля поля поля поля

Яз помолюсь за русские за вологодские поля

За Русь которой уже нету

А только от неё остался изотлелый ветхий бестелесный безутешный

безголосый ферапонтов храм

А с купола разбитого разъятого растут три северных сестры ползучих три летучих три берёзы

Но! упаду на низкий белозерский обонежский олонецкий холм и помолюсь я за невинные за вологодские края

Да заплутаюсь запылюсь да изойду да заблужусь зайдусь да затеряюсь да забьюсь, во чьей-то бывой бывой брошенной заглохшей ой деревне Пуховке ой деревеньке

Чьи избы навека сокрыла затопила занесла заволокла бурьян-трава полынь-трава лопух-трава плакун-сонь-смерть трава

Чье даже имя не взойдет в устах калек войны захожих бражных нищих забубенных

Но! на холме лазоревом июльском ферапонтовом молиться так

блаженно! боже! так блаженно! так забвенно!

Гой! Гей!... Гойда!... Гойда!... Аида!... Да пропадай ты разом! насмерть навек пропадай! Ай! ай! ай! ай!... Ай!...

Русь! уходит во полынь в бурьян во марь курчавую во лебеду во тлен в червя изба изба последняя твоя

Русь уходит в землю словно корень срубленный ночной березы твой чудящий божий твой отец хранитель упаситель твой последний ферапонтов храм

Русь! скоро забудется изгладится изветрится изойдет зарастет имя твое как забытая хворая палая дикая рожь в сорняках в ромашках в васильках

Гойда! Но! так сладка молитва на малиновых на истовых изорванных коленах на холмах кочующих молитвенных моя моя моя

Блаже! Боже! дай Руси! дай сироте возлюбленной! дай брошенной дай дай невинныя Твоя!

И византийский майский ветер был в ромашковых полях в холомах маковых Руси

Ай Господи ай душу хоть на день мне упаси!

Ай Господи ай душу русскую мою забытую заблудшую хоть на день воскреси!

И я бегу в полях холмах и падаю в озимые ростки

Гой Русь! живой я! где же полегли занемогли пьяны святые косари

опричники кромешники твои

Гойда! Царь Иван Васильевич! все погосты все могилы неповинные твои травой веселой рьяной пьяной заросли!

Гой Русь! живой я! Господи мне душу чашу чару непролитую хоть на день сохрани!

А там руби! вали! коси! круши!

Гой Русь! Гой византийский светлый ветер овевает холмы пажити твои

Гой! всходят травами несметными веселыми веселые невинные убитые кудрявые мужи!

Забытый Бог о землю мечет звезды

Забытый сад роняет яблоки в траву

Сентябрь

Ночь

Забытой Русью позабытый я бреду.

Я ушел в дальние пустынные златодымчатые златодремучие переславльские златистые соборные осенние рощи рощи рощи

И там возвел златой костер из золотых обвялых опустелых дымчатых ветвей

Но горький чадный факел пламень светоч одиночества

Лишь ослепил меня рождая слезы у очей

Когда ты упадешь когда ты упадешь

Как в колыбель в свое родное поле

Тебе остудит лик и улыбнутся очи...

Когда ты упадешь когда ты упадешь

Как в колыбель в свое родное поле

Пусть снежный дух земных прощальных рощ

Тебя омоет перед дальнею дорогой...

Когда ты упадешь когда ты упадешь

В последний раз в свое родное поле

Пусть родниковый дух останних рощ

Тебе омоет душу перед дальним

перелётом переходом

О Русь вся в сияньи златистого медового бабьего лета

О жить бы вечно в дальней забытой ветхой переславльской деревне Андреевке

О жить бы вечно Господь мой ивовый русский Господь

О жить бы вечно Господь среди русских тоскующих пьяных родимых кривых дремных раздольных разгульных мучительных божьих баб и мужиков

О Господь о забыться зарыться затеряться затесаться оглохнуть ослепнуть навеки средь русских осенних златистых листопадных лесов чащоб рощ да землистых святых божьих баб да мужиков

О Господь

Но как древо свершив сотворив золотой листопад златопад обнажает тоскующий ствол

В поле талом разойдусь

Догола разденусь

Снега вешнего напьюсь

В проруби согреюсь

Ай ты Русь ай тала Русь

От снегов похмелье

Мне бы голову сложить

Под бердыш татарский

Или бабу полюбить

На коне цыганском

Ай ты Русь ай тала Русь

Но зачем же помирать

Если поле тает

Если липа потекла

У святого храма

Ай ты Русь ай тала Русь

Вся скорей оттаивай!

Пусть землистые грачи

На холмах запляшут

Пусть убитые сыны

Обернутся травами

Ай ты Русь ой тала Русь

Кладбище на кладбище

Но снега мои текут

Но ликует поле

Господи да тут я тут

Пусть в снегу да в проруби!

Гой ты Русь гой сонна Русь

Дать бы лбом в царь-колокол!..

Эти свежие домики

Вдоль дороги моей.

Эти белые козлики

Среди сизых полей.

остучу осторожно

Все друг другу помощники

На земле заревой.

В перегнившем сарае

Задремлю, зачудю.

Лики старцев из храма,

Словно вишни в саду.

Поутру на пороге,

Среди ос молодых,

Натолкнуся на робкую

Кринку сливок густых

Мимо пса улыбающегося,

Мимо грядок пройду.

Занавеска замается,

Задрожит по окну.

Ты вдовица ли? девица?

Все друг другу заветные

На Руси заревой.

Двуострый меч!

Двурушный друг!

Полночный стук!

Голова с плеч...

Русь!..

Да не могу я оторваться от Тебя от Тя! мой вологодский мой Софийский Храме Храм!

Да не могу я оторваться отлепиться отломиться руками перстами устами очами от тебя!...

Да ночь нощь древляя русская моя моя мартовская талая текучая уже

стоит уже уж уж пришла пришла пришла!... да!...

Да только что узрел прозрел увидел я тебя мой храме храм

Да как мог жить я без тебя без Тя без тя без тя?

Да ты ли батюшка расстрелянный убитый убиенный неповинно батюшко Касым которого не знал а вот в ночи жемчужный перламутровый из могилы братской безымянной встал в занданииском гробном саване в рубахе лагерной сибирской смертной встал восстал?

Да! Встал предо мною в ночи талой божий Перст неталый высший вознесенный в небеса Перст божий Храм неталая Свеща

Да текут окрест Нея невинные талые русские наши мартовские тихие печальные неслышние мои мои мои смятенные смиренные снега ручьи поля

Да я на колена пал на ледяной паперти избитая устами искал приял лобзал

Да я один! да храм-свеща! да нощь одна! да Русь моя удавлена уснулая избитая пияная свеща свеща родимая одна одна одна

Русь Чарка чарочка хрустальная похмельная да поминальная да опрокинутая лютичами ворогами в ледяных лютых полях полях полях

Сладка!

Я Дионисий Монах!...

А я!... Я дева Софья я льновласая бежала из избы в одной ночной льняной вологодской рубахе неповинной необагренной девьей кровью я пришла!

Я пришла в талых кудрявых изникающих снегах снегах боса нага цела

Я в рубахе льняной жемчужной перламутровой живой в рубахе скатных живых жемчугов сохранная открытая я дева девья ненарушенная неталая пришла

Гляди Дионисий Монах Богомаз!

Гляжу София Дево! Да в очах ночных талых стоит стоит томит меня мя твой софийский вологодский Храме храм!

Ай нощь! ай ай туман! ай Русь! ай храм да не могу я оторваться от тебя

Ай дева! в эту ночь не быть тебе женою! не бывать!

В ту нощь София Дева неповинно непорочно свято яро яро яро кротко кротко зачала

Ай нощь сиреней ледяных ледовых агатовых агатовых

Ай нощь сиреней гробовых смоляных мне ль в очи в душу ль глянула

Ай нощь русская рождественская нощь колодезная в душу нагую пустынную мне глянула

Ай нощь святая нощь сапфирная ай нощь на снегах рождественских адовых нощь нощь наша русская агатовая нощь сапфирная моя моя нощь немая кочевая русская хворобая безбожная нагая

И стоит в нощи рождественской Русь церковь моя без Христа сирота без отца моя моя моя Русь избяная дровяная небывалая родная подернутая горькими дымами

И стоит в нощи Христа в нощи Рождества Русь Дево Богоизбранница со живым плодом в подоле сарафана кумачового забытого декабрьского

И стоит Нощь Рождества бездетная вдовья нощь русская наша наша невиноватая немая нощь война пропащая

Матерь матерь богородица русская да где где где раждаешь сносишь пеленаешь

Где губы неповинныя нецелованные кусаешь да текучею живой своей малиной обагряешь Да в каких снегах бездомных гробовых сугробах разрешаешься улыбчивая святая святая

Матерь небесная сошественница где улыбаешься а где дрожишь родимица замерзшая земная

Матерь матерь у какой деревеньки у проруби иордани русской беспробудной омываешься да пьешь да лед дрожит в твоей захожей девичьей иной иной гортани

Матерь где омываешь сукровицу усмиряешь рану где Дитя пеленаешь от снегов от воронов слетевших нищих гладных гробовых ветхих декабрьских оберегаешь упасаешь отнимаешь

Матерь а нощь русская окрест Тебя глядит сапфирными ледяными сиренями сизыми да снежными черемуховыми простынями холмистыми холстами полями

Матерь в эти ль простыни Дитя пеленаешь укрываешь упасаешь

Матерь матерь Ты уходишь в нощь нощь нощь русскую да в снегах декабрьских Ты грядешь бредешь босая да след яр алмаз текуч осиян оставляешь забываешь

Матерь да на кого мя на кого нощь русскую на кого Русь адову агатовую оставляешь Матерь да пожалей да не уходи да останься да Дитя взрасти средь русских сокровенных снежных простыней полей ворожащих

Матерь Богородица Богоизбранница Богозаботница Богосошественница матерь останься путедарная останься

Но так страшна ты нощь русская так ты гола дика люта равнина нищая холмистая моя печальная

Так ты страшна Русь опричная кромешная адова Русь Христа изгнавшая изгнанница

Так ты темна отчина родина декабрьская агатовая угольная беспробудная бездонная проклятая невиноватая

Так страшна ты Русь моя родимая побитая болезная пианая упалая распятая

Так ты страшна Русь прорубь гробовая смоляная на снегах простынях полях рождественских святых декабрьских

Что даже ветхий тьмовый ледяной ледовый полевой ворон русский наш в окно избы окраинной моей пустынной кельи пустозерской одинокой всю ночь всю ночь все просится все тщится все царапается мается

Но так страшна люта ты Русь что Спас Младенец на тебя глядит со девичьего материнского молочного плеча и дико мерзнет и дрожит дрожит заходится молчит молчит молчит виясь биясь боясь страшась заплакать

Блаже!...

Святе!...

А не уходи Матерь а останься а останься а останься

И грядет грядет бредет стоит в равнине русской переславльской Дева рождшая без семени И грядет покоится хоронится в равнине русской Дева Богородица Сошественница со новорожденным еще не запеленутым Младенцем

Свете! Свете! Свете!...

И куда зашла забрела Дево?

И мерзнут очи твоя Роженица как проруби сизые дымные озера Плещеева

И нощь ледовая недвижная жемчужная нощь русская стоит моленная целебная нощь Рождества нощь сокровенная

И только в поле пар дым один от грудей русской Богородицы

И слезы льдины из очей ея не могут пролиться а очи коробят а стоят в очах как в озере замерзшие пушистые косматые снежные лодки

И тут гладный русский ворон из сизого тьмового суздальского голодного ополья подходит и просит

И один богоприимец русский ворон подходит к дымному млечному девьему невинному щедрому хлебному тучному соску Богородицы и просит

И Богородица один сосок дает Младенцу а другой ворону

И дивным дымным девьим первым кружевным молозевом млеком кормит кормит кормит

Ой Русь! ой нощь! ой поле онемелое чудовое святое вдовье неродящее поле русское ты наше перемученное некормленное сиротское отбившееся заблудшее поле невиновное невольное!

Ой ой грудной голодный нищий пеший от мороза ворон!

Оле!

О Господь мой да доколе?

Но в поле был не только ворон

Но в поле был чудовый Ангел

Но в поле был чудовый льдистокрылый льдистоногий Ангел

И Он входил во прорубь иордань

И Он манил Богородицу и Агнца Светлого замерзшего Ея

И Она ступала в прорубь водокрещу и опускала окунала в люту воду тихое Дитя

И Неземная дрожию земной зашлась пошла изшла

И Ангел с поля то ль сугроб то ль шубу снежных жгучих дымных горностаев поднимал

И опускал на Матерь и Дитя Ея и согревал и утешал

И необъятными несметными алмазными крылами над притихшей малой Русью восходил молил бродил стоял

Русь!... Рожденье на полях...

Русь!... Кормленье на снегах...

Русь!... Крещенье в прорубях...

Белый Ангел в небесах...

И в веках!..

Святой блаженный Великомученик Пантелеймон с ковчежцем и крестоконечной целительной ложечкой

Склонился сгорбился над Русью дщерью в осеннем топком непролазном суздальском ополье поле невиновном

И он поит поит Русь дщерь хворобую травяным медвяным забытым зельем снадобьем настоем

И Он поит Русь а она мертвая...

Корова на холме

Корова на холме

Далекая далекая

Она бредет ко мне

Она бредет ко мне

Корова водоокая

А сумерки уже

А сумерки уже

А сумерки уже

С Хиссарских гор нисходят

Она бредет ко мне

Она бредет ко мне

Такая же как я

Далёко одинокая

Но ночь приходит раньше чем корова

На полях на холмах ледяных проступает струится колышется нежно как прежде живая блаженная двухтысячелетняя Плащаница Христова

По имперьи безбожников необъятной но скоротечной как в голод военный чумная чахотка

Одиноко бредет улыбаясь двухтысячелетний Христос

Он хозяин иль гость

Он хозяин иль гость

Но метель вдруг враз стихает и словно несметный ледово неистово

блудный Иуда босой кровяной Его след выдает

Но доколь?

Вселенский Крест больной Имперьи лют и пуст

Вселенский крест больной имперьи в переславльском поле потемнел

Вселенский крест больной имперьи изгнил как сторожевая башня брошенная вышка чингизхановых времен

Вселенский крест больной имперьи высится в переславльском поле до небес до вечных кочевых дождливых русских наших туч туч туч Вселенский Крест больной Имперьи одинок печален пуст

О Господи иль некому на всей немой глухой хмельной удушливой

палаческой Руси на крест взойти

Да воскричать воззвать с небес во все края

Русь! Ты больна отравлена! Каким отваром отпоить поднять тебя?

О Господи! Имперья! ты изгнила! твой народ изгнил! твой крест

О Господи иль не осталось петухов пророков громогласных на Руси а лишь улыбчивый певец поэт один

Вселенский Крест больной Имперьи в переславльском мглистом поле пуст

О Господи помилуй мя

Да нынче некому идти на крест опричь меня

Я одинок в осеннем переславльском топком непролазном пьяном поле у подножия трухлявого несметного пустынного скелета остова Руси Креста

ползущая сосущая

Да одичалый исполинский Крест да я

О Господи пришла настала Чаша очередь моя...

Крест... Лествица Христа во небеса...

И тут является рождается как стая секачей из тьмы из мрака

палачей иуд заждавшихся таящихся томящихся промозглая визжащая толпа...

...О Господи! Настала чаша очередь моя...

Дивноступающая росодательная тишайшая Сошественница

богоблаженная Богородица В дивноструящемся византийском летнем неоглядном лазурном

сквозистом июньском плате омофоре

И младые неистово несметно немокрено курчаво смоляные каракулевого агнца кроткого

Власы власы Ея в метели плещутся полощутся чудовые неприкаянно прекрасно носятся привольно своевольно из под омофора Одни рассыпанные вольные в сплошной глухой неволе в русской нашей снеговой слепой колодезной недоле

Матерь! мати! где Твой гребень золотой всевечное творенье рукоделье галилейских арамейских галаадских златокузнецов златопророков Слова Божьего

Иль обронила в русских рощах ледяных соборных прошлых в дубравах среброзвонных топором слепым густым оборванных обобранных

Иль за народом руським пригнетенным пьяным неповинным сиротой безбожным? топора невольником поклонником?

О Боже! боже боже боже как же Ты дозволил?

Матерь кого ищешь да жалеешь в вьюжном мартовском ополье поле

перлов жемчугов снегов струящихся пуховых?

Или стозвонный затерянный златогребень? иль немой святой

заблудший пьяный народ мой?

Оле!

Но только Богородицу Сошественницу вижу чую я во всех осенних слезных студеных святых дивноструящихся дымно хрустальных рощах рощах рощах

Но только Богородицу я вижу в святорусских старорусских рощах

невиновных

И листья сыплются слетают златолистья сыплются с берез осин дубов

И в рощах дальных ясных нагих сквозит северный ветр чичера

и обивает дерева как топором

И в рощах ясных стало пусто дальне дальне далеко

И в рощах опустевших сиро дико и живется дышится легко и далеко

И в рощах стало бездонно колодезно и далеко далёко далеко вольно

И душно тесно тошно от нагих мясистых дымчатых задумчивых

стволов

И сумерки бегучие молочные уж зыблются покоятся курчавые средь

рощ

Но только Богородицу я вижу средь сиротских матерчатых туманных

дымных слезных сморкающихся рощ рощ рощ

Она витает от ствола к стволу и от плечей ее относит ветер древлий

византийский снежный омофор

О мати мати там за омофором колыбельное дитя дитя дите

Там груди груди там соски клубятся девьим материнским

молозивом млеком первозданным первомолоком

Мати мати только Тя кормилица хранительница я вижу средь студеных святых старорусских хладных переславльских рощ

Мати мати там дитя у девьих земляничных лепится да кормится у малиновых непуганых сосков

А утром первый снег на рощи упадет

Как Богородицы жемчужный кружевной летучий позабытый омофор

Мати мати иль не хладно кормить средь хладных древлерусских первоснежных дивных млечных рощ рощ рощ

Мати мати Роженица вечная иль твое святое пролилось во рощах русских скоротечно молоко

Далеко далёко далеко

В страну русской неизреченной всеснежной всеобъемлющей печали и неутоленной утерянной утраченной любви

Ой ли ой ли ой ли ли

Ой ли Русь ты исчерпала ой утратила навеки воды родниковые таинницы бездонные свои

Я там в двенадцати святых сребрительных изборских ключах напьюсь позабытой целебной чарующей святой древлей ветхой воды воды воды

Из чаши сломленной струящейся из братского потира напьюсь алмазной вечереющей воды

Ой ли ли в стране утраченной любви уста немые в воды девственные лепетливо окуни

Я поеду в новгородские осенние врачующие одинокие целебные боры Вкруг которых лишь витают нищие погромных пьяных алчных лесорубов топоры

Русь иль не стала не устала пить рубить да в землю избами кривыми

кровомутно самогонно уходить

Я там сойду пойду затеряюсь в вечных стреловидных изумрудах боров дубрав окрест безвинной нагой реки Меты

Ах река река Мета моя уже ноябрь полузимник ледостав уже грядет ветер “чичера” зимы

Уже идут ветры снегосеи снеговеи северные а ты нага нага нага дщерь сирота

А ты мала а ты маешься рябишь как жила сердечная сжимаешься моя моя моя Мста жила сердечная река мала

А я брожу по целебному чисто подметенному двору христову Псково-Печерского монастыря с архимандритом Зеноном мудрецом как всяк монах

И его уста льют древлий мед Христа в душу усыпленную умиротворенную моея

И только тут в монастыре и только зде душа светла тиха моя

И только тут во всей земле по всей Руси душа смиряется полурусская полуправославная ладья стихает в волнах зимних бытия душа моя

И лист златой летит с серебряных дубрав чрез стаи вечноснежных голубей монастыря

О Господи как мне сию обитель сохранить в душе как тишину покой златоглавых храмов не растерять не спугнуть не расплескать не позабыть в бесовских градах

И я бреду во поле во печерское из затворяющихся за моей спиною

к ночи царских врат

Там Параскева Пятница святая в сарафане летнике кумачнике стоит

улыбчиво на снежных наших псковских перепутьях простынях

И новорожденная набежавшая метель с полей изборских на неё наносит

перлы бриллианты жемчуга

Но слаба первая вьюга первач пурга метель

О матерь слезная! Куда брести? Кого искать? Кого любить когда и снег не снег?..

У самых врат у самых вожделенных кованых чеканных самых царских врат моленных

Я дал рубль древлей исхоженной старухе слепоокой слепозубой нищенке святой

И она мне шепнула в измятое мое неверующее ухо тяжким вдруг лучезарным ртом

Сынок! я была при закладке этого собора первохрама Руси Христа возжаждавшей

Я стояла рядом! рядом! справа! в двух шагах от равноапостольной княгини Ольги основательницы

И доселе! чрез тысячу лет! доселе слышу вижу бессмертный жасминовый шелест её царского летящего сарафана ферязи платья златотканого

Изборск!

Ты был святым в святых холомах градом

А стал кривым селом непролазным

А потом ненасытной необъятной безлюдной всерусской равниной

Изборск ты был среброкаменным златоглавым градом а изгладишься изветришься иссякнешь а станешь сиротской пустыней

Русь! А ты была великой княгиней Ольгой гордобровой в златотканой ферязи у истока Свято-Троицкого храма

Равноапостольная княжна новорожденный храм как дитя млечнопенное в руках колыбельных держала

яхромские икшанские

И иные рощи Руси осенней рощи чащи

златокишащие златоворожащие златолетящие?

От осеннего ветра листобоя? от журавлиного

летучего инея ивня ползучего хлада хлада хлада?

Отчего осенью журавли улетают?

Иль не хотят желтеть златеть упадать как листья

от осеннего хлада?

А отчего дубовые рощи в одну ночь охвачены

опалены трепетным лиющимся златом?

Это День Рожденья Богоматери

Это Она Покровительница Странница

Запоздалица Таинница Заступница

Молитвенница Хозяйка Руси

Пришла в русские рощи чащи дубовые дубравы

И тронула их камышовыми предивными

чудотворными чародейными перетоми

Как трогала новорожденное Дитя

перламутровыми жемчужными бессонными

перетоми

И от Ея жемчужных родильных кормилъных

перстов дотоле изумрудные дубравы

зазолотились в одну ночь всеблагодарно

И посыпались летуче тягуче повально серебро да

злато Матерь! Мати!..

Сколько ж выпало Тебе блаженно странствовать

скитаться

Чтобы все дубравы на Руси златым огнем

затеплить зажечь аки лампады свечи

величальные венчальные

Вратарница

О Ты стоишь таишь у Райских Врат в русском

сладостном сарафане тереме летнике

летучем вьюжном тереме кумачнике

И на голове Твоей лепечет льется русский

расписной павлиний плат узорчатый святое

рукоделие ткачих ивановских

А в руках Твоих лебединых крылато плещется

несметный небесный лазоревый омофор

неизреченный неизъяснимый необъятный

галаадский

Матерь Матерь всепетая Всеспасительница

Райская Вратарница

И в сонмах неоглядных к Тебе грядущих

новоусопших новопреставленных человеков

Ты сразу! издалека! видишь шествие русских

человеков безвинно убиенных уморенных

А это русское замогильное загробное немое

шествие нынче во времена убийц и татей

несметно

И исход народа русского безвинного с земли на

небеса нынче несметен

И люди русские так нынче на земле родной

намаялись

Что райские Врата им словно сами отворяются

И Ты Матерь сразу издалека орлими очами

видишь русских безвинно убиенных

замученных зачумленных человеков русъких

Мати Мати

И сразу манишь их омофором и сразу Врата Рая

им отворяешь улыбчиво улыбчивая Матерь

Матерь Матерь

И разве могут быть на земле сироты несчастные

если есть Ты Матерь

И нет на земле сирот Матерь и нет сирот на

небесах Матерь Матерь

И все мы лишь Твоя заблудшие чада Матерь

Матерь

А я все еще томлюсь на земле русской

А я все еще живой тлюсь длюсь тщусь виюсь

И объятый многими грехами повальными уже не

уповаю уж не уповаю

Но но вижу вижу в полночь звездную

звездопадную августовскую Вижу вижу и с зелий Твой омофор на небесах

лазорево витающий

И Ты Матерь машешь? машешь? манишь?

ужель жалеешь? ужели манишь? ужель

ужель у Врат улыбчиво прощаешь?

Пропускаешь щедро щедро Матерь Матерь

Матерь?

Ужель Матерь?

И я у дальних Врат как дитеу коленей

материнских несбыточных неизъяснимых

дальных дальных Вольных

Радостно рыдаю весь обсыпанный слезами и

звездами

владимирском ли поле расклюет

Лишь бы не видеть нищий пьяный мой безвинно убиваемый

обобранный до рухнувших плетней

до потолков

До изб до сирот до калек до стариков до мученых беззубых

в двадцать лет доярок вдов

Лишь бы не видеть мой телячий мой плакучий божий агнец весь в ножах закланья мой народ

народ народ

Доколь Господь

И люстры в храмах убиенного Кремля и задушенного Успенского Собора тяжко неподвижно колыхались содвигались

И Ангел Апокалипсиса голодарь скитарь Руси с нагих трепещущих окраин в адов лютый град греха Москву войти хотел

Но то ль от ветра то ль от жалости глаза его раскосые вселенские монгольские погромные чудовые русские лазоревые отчие рыдали упадали изливая излиняли

И ярый Сноп Звезда Огня в его руце дрожащей от слезы падучей иссякала уставала угасала

И только на всю беспутную обреченную Москву столицу пахло несло златопшеничными а потом златольняными палеными власами Ангела рыдающего

Аки грядущими искупительными пожарищами пламенами

1997

От этих храмин сирот обгорелых очумелых покосившихся мне хочется волком завыть

И слезы осушить обить собачьей лапой

И волчьей пастью пенной палачам Руси безбожникам глухой затылок сонный грызть

1994

А хозяева тысячелетние цари владыки спят убито притомившись приютившись пригорюнившись как сироты в неведомых могилах

Но тати и в Кремле мертвы хоть дышат яро трупно зло

А мертвые цари владыки и в безвестных расстрелянных удушенных исколотых гробах навек насмерть живые

1996

Иль станешь высыхающим вымирающим Аралом

С блаженными куполами лазоревыми лужицами белопенных черемуховых монастырей?

Господь иль не пожалеешь? иль не посечешь короедов тлей?

Иль монахи навек отвыкли от мечей? Иль не сладка теперь воителя спасительная смерть?

Гей!

Русь! иль не уповаешь не алчешь аль не вышлешь ратных бранных божьих монахов витязей с мечом в руце? Как во времена Куликова поля... Аль?.. Гей?..

Припухлые обмяклые жемчужные мартовские ранние 6е-резозольные безвольные кусты стоят текут плывут у талой Сетуни-реки реки реки

Стоят текут идут перламутровые алавастровые опухлые миндально вербные досрочные прибрежные кусты Стоят плывут по горло в талых водах хлябях недозрелой Сетуни-реки

И моя гортань зимняя снежная больна припухла как довременно расцветшие опухлые всеталые плывущие кусты кусты кусты

И в горле словно малый куст малиновых миндалин болезненно оплыв разъяв разбередив алу гортань стоит стоит болит царит

Но! в сумерках сиреневых талых первомартовских явился у жемчужного опухлого первокуста

Явился провился встал Первовсадник на первоосляти явился встал у начального великопостного вербного текущего талолазоревого куста куста

Явился вербный Первовсадник на вербном перламутровом миндальном аметистовом первоосле

И на спине осла под Всадником явился пробился лоснился святый темноволосый живой дрожащий крест

И Всадник встал в Прощеное Воскресенье у прощеного плывущего вербного разлившегося речного перламутрового куста

И тридцать девять великопостных дней в водах перламутровых улыбчивых по колено по горло по ноздрю осла в водах осиянных уступчивых улыбчивых стоял

И тридцать девять дней в водах припухлых вербных не смежая чародейных радостных очей стоял стоял не спал ни мига и ни ночи и ни дня

И тридцать девять дней великопостных дней стоял в водах и всякого прохожего проезжего озарял прощал благословлял

А на сороковой день ушел из вод земных вместе с ослом отмеченным живым крестом из влас навеки навека А на сорок второй день навек восстал в пасхальных необъятных колокольных небесах

И первоталый первосоловей взамен серебряно запел во всепрощающих серебряных кустах где Он стоял

Господь! Вернешься ль к вешним водам? ко прохожим слепым одичалым человекам? к вербным талыим речным кустам? Господь когда?

Иль Иуда тать заглянул в окно?

Чу!!

Окрест лишь сырая апрельская талая ночь ночь нощь

И никого! никого никого

Или это уже Распятого но еще не Воскресшего Бога Спасителя талые всхлипы и стон?

За две тысячи лет от моей избы и за семь тысяч верст?

Иль седой опустевший без Всадника вечного вербный осел

У двери моей вербножемчужные талые свежие слезы уже два тысячелетия льет?

Чу!!

О скорей бы смертию смерть поправ Вечный Гость как звезда взошел на пороге моем

1995

Все погибло! И Родина моя безвинная поверженная заживо в чаду

в пожарищах в язвах братской крови

Все погибло! И над разъятой Родиной моей летят не птицы перелетные

А погорелые детские подушки и разбитые заплаканные детские сны сны сны

Мама мати матерь полуночная! за что? за что мой дом безутешно безгрешно горит?

Мама мама за что мой папа не успевший проснуться на пороге безвинно улыбчиво заживо убит?

Все погибло! И возлюбленные други моя и возлюбленные родныя моя разбрелись

Кто по безвременным недозрелым могилам

А кто по дальным сиротским глухим углам глухой мычащей мачехи всепианой Руси Руси Руси

Все погибло, друже! последний мой! Только ты не уходи!

помедли!

Пожалей мя! мя побереги!

Но уходишь и ты

Все погибло! А мне все мнится мнится чудится

Как матушка будит меня ранним ранним безвинным чистшим вешним душанбинским утром

Сынок сынок проснись!

Я напекла твоих любимых пирожков с молодым зеленым луком

Проснись!..

И утренний алый ветер варзобский курчавый ветер трепещет бьется в крахмальных солнечных солнечных льющихся занавесках

На майских чистших хрустальных окнах окнах окнах

Моего сгоревшего дома

Господь? Ужель все на земле горит?..

Да! Все! На земле! Горит!

Опричь взыскующей Христа души!..