— В молодости я пил вино благоуханное благордяное залетное из полных пенных переливчатых пиал бухарских самаркандских

В зрелости я наливал вино алое до половины пиал лакомых

А разбавлял добавлял черпал в пиалы из родниковой ледяной Варзоб-дарьи

Реки родимой вечной моей у ног стареющих моих

Ай сладка пиала с кишащим роящимся живучим бегучим вином

И хрустальной кружевной ледяной водой водой водой недальных ледников ручьев арыков родников

А в старости я брал пиалу с вином

И опрокидывал пиалу с вином избыточным кормильным в реку приют колыбель обитель текучую бушующих родников и ручьев и арыков курчавых бешеных родимых

И пил зачерпывал из реки

И от речного ледового бегущего вина несметного неслыханно пьянел как никогда от чистого вина

О река вина родникового о сладчайшая пьянящая безумно сладимо моя моя моя

О чаша хмельная река моя!

Как долог был путь к тебе!

А от тебя к Господу всех ручьев и рек и морей и океанов! и всех чаш и звездных кубков!..

Я нынче вечно неизъяснимо непоправимо необъятно пьян пьян пиан Господь мой! Я пью вечную реку из бренной пиалы

И вот уже роняю разбиваю навек насмерть пиалу о камни валуны бараньи лбы прибрежные вечные...

Река ты безумствуешь бушуешь пенишься как былые винные пиалы а я молча покорно стою на берегах твоих

Река и кто из нас боле пьян пьян пиан?.. Айх!.. Ай!..

— Ходжа Насреддин, как ты относишься к Перестройке Империи? Мудрец сказал:

— В самом начале Перестройки старый пыльный таджик в Душанбе сказал: “Если от Перестройки погибнет хоть один человек — то зачем эта Перестройка?”

Но вот погибли тысячи и погибнут миллионы. если не остановить кровавую темную немую Арбу смерти эту, кочующую по разбитой Империи Русской.

О Аллах! Где тот старый таджик? может, давно убит в гражданской войне иль помер от голода?

Кто послушал этого старца и других старцев земли нашей?

То, что нынче происходит в нашей разрушенной кровавой стране, — это восстание сынов на отцов и дедов...

А это самое страшное восстание! Самый кровавый и страшный допотопный пещерный грех на земле человеков!

Воистину, власть должна быть в руках усохших, едва тлеющих мудрых старцев, а молодые ярые мужи должны быть на поле жатвы, иль на поле брани, иль в постели любви...

Дервиш сказал:

— Мудрец одинок потому, что он говорит с Богом, с вечностью, а не с людьми. А безнадежно кротко алчет беседы с человеками. И печально ему...

Дервиш сказал:

— Пророк одинок потому, что он говорит с народом, а не с отдельными человеками. А безнадежно алчет

признанья, ответа, отклика человеков. И печально ему...

И еще дервиш сказал о кротости православного русского народа:

— Если мудрость русская протекает лишь в церквах да монастырях, вдали от власти, вдали от Кремля, и если кротость и смиренность пред врагами привела к нынешним дням, когда смиренно усопших более, чем новорожденных, в народе русском исходящем, то зачем тогда оружье? зачем тогда меч есть на земле, если все можно разрешить долготерпеньем и долгосмиреньем во дни сатаны? Отойди от меня Сатано!..

Дервиш спросил у Ходжи Насреддина:

— Брат мой, ты столько кочевал по землям и водам! Какое море самое большое?

Насреддин сказал печально:

— Самое большое море на земле — это море слов узурпатора-герострата всех времен и народов домулло Горбачева.

В этом безудержном море утонула огромная страна — одна шестая часть суши! Это уже не море — а океан всепоглощающий... Увы!

Но кто осудит словоблудное море это? кто осудит?

Не в таком ли море утонула, изошла блаженная Атлантида и град Китеж и Хазария и этруски и древний Рим и иные царства и народы?

Человечество погибнет не от атомной бомбы, а от блудного, кромешного, хмельного, лживого, необъятного языка!..

Да! Только язык передает ненависть и зло от народа к народу, как огонь передается, переливается в сухих осенних камышах!

И еще сказал:

— Зебб-фаллос рождает человеков, а язык убивает... Если б человеки были немыми — как бы они враждовали и воевали?..

Тогда дервиш улыбнулся и сказал:

— О, было бы прекрасно, если бы между незримых глухих ног человека помешался блудный, погромный, многоглагольный язык, а во рту молчащий, детородящий детотаящий, святой пастух человеков зебб-фаллос! Говорят, что таков был первичный замысел Аллаха, но шайтан-бес все перепутал.

И вот в океане бесовских, ненавистных вопиющих кровавых словес человечество тонет, воюет, убивает, и страждет, и ждет смертного, всеобщего часа... И блаженного посмертного молчанья!..

Не дай, Аллах!

Усмири, угомони, удави кровавый словоблудный стручок адоносного перца-языка во рту моем покорном, гибельно раскрытом! Айя!..

Дервиш сказал:

— В раю уже трое моих возлюбленных друзей земных, быстротечных дней моих

Это иудей-мудрец печальноокий Борух, прекрасноногая, чуткоокая мадьярка Ирина и трепетный поэт-таджик Акмал

О Аллах! за грехи мои не сужден мне рай, и лепетливые, ручьистые рощи и потоки сребропен-ные его

Но пусти меня хоть на миг в рощи те, чтобы я на миг, прощально обнял недоступных друзей моих и познакомил их друг с другом, ибо бродят они, блаженные, там, не зная друг друга...

И назад! назад! назад... в ад...

Дервиш сказал: старый пергаментный муж и младая пунцовая непролитая жена похожи на осеннее задумчивое дерево, усыпанное златыми листьями, в ветвях которого сидит перелетная птица

Вот повеяло хладным осенним ветром и дрогнула перламутровая ветвь и пал ледяной златой матерчатый лист Т

И птица пугливо вспорхнула и навек улетела

Ах, может ли осеннее дерево удержать перелетную птицу?..

Однажды осенью златопадной дервиша Ходжу Зульфикара пригласили к богатому дастархану-застолью многошумному друзей и недругов его.

Но дервиш отказался от туя-пира хмельного и сказал:

— Осенью место поэта и мудреца — в шелестящих златоопадающих рощах, садах и лесах

Златой опадающий неслышный лист слаще мне, чем говорливый, пахучий падающий от хмеля возлюбленный друг или недруг мой

А дикая дымчатая белка или вьющаяся каменная куница, цепко держащая в лапках засохшую, вяленую, сладчайшую сливу на прибрежном пыльном дереве, теперь мне слаще, чем пи-аный друг с бокалом в дрожащей, беспутной руке...

...Что-то мороз каменщик кружевник самый древлий древлий

Хлопочет строит на окне моей одинокой горной кибитки забытой забвенной

Древнеегипетскую погребальную кружевную долгожеланную загробную долгожданную галеру галеру галеру

Уже?

Ужель?

Господь?

Мне уходить? Навечно?

А я седобородый медновласый медлю, медлю, медлю...

Но оттепель нежданная нахлынула с хиссарских гор соткалась повеяла

И стаивает изникает на окне свсжекружевная моя подруга привычная ледовая уже родимая зшробная ладья посмертная снежная верблюдица ладья галера

Да и река перед моей кибиткою вкопанно замерла застыла замерзла

И как пойдет поплывет по льду лазоревому моя родимая загробная галера?

Господь? Опять оставляешь? опять милуешь? опять жалеешь?

Однажды весной дервиш попал под яростный ливень в глухих фан-ягнобских горах

Тогда дервиш встал под дряхлую тягучую арчу и упасся от ливня

Потом ливень ушел по козьим тропам в иные горы

Тогда дервиш объятый послеливневым чародейным духом омытых гор камней дерев пошел от арчи

Но потом он повернулся и долго долго благодарно кланялся арче спасшей его от ливня

И долго долго кланялся и не мог уйти от нее как от родной матери кишлачной

Тогда арча мокрой слезной ветвью поколебалась двигнулась махнула ему на прощанье и отпустила его

Выпал ранний горный снег

И я останними забытыми зубами

Прошлодневную душанбинскую лепешку ем

мучаю терзаю И запиваю вчерашним хладным чаем.

Старость...

Выпал ранний горный снег

Я выхожу из кибитки и обнимаю древнюю грушу

Тогда другие деревья ревниво роняют снег на меня

осыпают Одинокие они обижаются

— Поэт Последних Времен! где песни твои о любви вине мудрости и сладкотекущих волнах земных дней? где твои райские песни райский поэт? Иль в аду не поешь ты райские песни?

...И вот из горящего дома бежит поэт с горящими волосами

И ты хочешь чтоб пел он о любви и мудрости земной а он только вопиет уныло о спасеньи

И уста поющие блаженные песни нынче исторгают лишь кривой крик: на помощь! на помощь! на помощь...

Певец с горящими свивающимися палеными курчавыми веселыми власами власами власами... Куда ты?..

В нынешней разоренной Москве столице разоренной кровоточивой Русской Империи дервиш на какой-то темной адовой улице встретил русского тихого безымянного старца... Не пьян тот был, а мудр.

Старец бережно обнял дервиша, а потом стал класть ему древнерусские долгие поясные поклоны и креститься, креститься повинно, жалостливо:

— Прости! прости! прости нас, русских! грешных нас! восточный человек! прости нас, русских!..

Но дервиш сказал:

— Повсюду по разрушенной стране русских, кротких, тихих людей гонят, унижают, травят, убивают... А сколько добра русские люди сотворили иным народам и вот теперь за их обильные добродеянья гонят их те, кого воздвигали и лелеяли они... А ты, старик, говоришь: прости нас, русских? За что? за что? за что?.. Иной народ давно бы поднял праведный верозащитный меч!..

Но старик все кланялся и крестился и шептал:

— Прости нас, русских, восточный человек, прости...

И дервиш безнадежно задумчиво пошел прочь от старца, но когда оглядывался, то видел печально, что старец на пустынной звероватой вечереющей улице все кланялся, кланялся ему вослед покорно: “Прости... нас... русских...”

И дервиша озарило:

— Вот она — бездонная любовная глубина православного Колодезя! Вот она — Любовь без дна и без конца... любовь, превосходящая зло и смерть... Вот она — Глубь Православия!.. Аллилуйя! Осанна! Осанна! Осанна!

...Прости нас, русских, безвинно гонимых, прости...

Дервиш сказал:

— Одна мысль мучает точит меня: если бы Спаситель после Воскресения встретил Иуду, простил ли бы Он его?

Да! да! да... Но прошел бы мимо...

И не оглянулся...

Однажды ночью дервиш проснулся в одинокой кибитке своей и услышал ночные голоса

Дервиш вышел из кибитки и увидел тихо бредущих людей в желтых одеждах и с целебными воскуреньями в руках

Это были буддисты и дервиш внемливо покорно пошел с ними.

Дервиш спросил тихо: “Куда идете вы?..” И они сказали: “В рай, который в душе”.

Но потом он вернулся в кибитку к чайнику с горячим зеленым чаем. '

Но тут он услышал вновь голоса и вышел из кибитки, не успев отпить из пиалы древней.

Там брели иудеи с мацой и Торой в руках, и дервиш пошел с ними, и вновь спросил: “Куда идете вы?..” И они сказали: “В рай, который на земле”...

Но потом он вернулся в кибитку к чаю кроткому своему.

Но тут он вновь услышал тихие голоса, и вышел из кибитки, и увидел людей с крестами, иконами, и это были христиане, и дервиш пошел с ними, и вопросил: “Куда идете вы?..” И они сказали: “В рай, который на небесах”.

Но потом он вернулся в кибитку сокровенную, одинокую свою.

Но тут послышались иные гортанные голоса, и дервиш вышел из кибитки.

И увидел людей в зеленых льющихся одеждах и с Кораном в руках.

Это были мусульмане, и дервиш пошел с ними, и они сказали: “Идем с нами в рай, который и в душе, и на земле, и в небесах”.

Но потом он вернулся в кибитку, и зеленый китайский чай в пиале уже уже стал хладным, как новорожденная талая вода ледников.

Ах, безбожный дервиш сирота, и что же пиала ледяного чая тебе дороже Великих Пророков?

Так и помрешь слепо, одиноко в рухлой богооставленной речной осыпающейся кибитке своей?

Вдали от вечного рая... вдали... вдали... '

Дервиш сказал:

— Я обошел много стран и земель и народов Земля — это круглая необъятная Чаша радостей

И всякий человек должен хлебнуть из этой святой Чаши свой блаженный глоток

' Но некоторые пьют много, а некоторым не достается и глотка... Иль Чаша мала? Иль человечество велико, о Господь?..

Дервиш сказал:

— Детство — это песня, молодость — это поэма, зрелость — это трагедия, старость — это притча, смерть — это афоризм...

Дервиш сказал:

— А вся жизнь — это многолетняя молитва...

— Дервиш, какой цветок самый прекрасный на земле скоротечной нашей? Дервиш сказал улыбчиво:

— Самый прекрасный цветок на земле — это гранатовая иль алмазная ширазская зимняя роза! Это царица цветов! Слоистый вседурманный всесладимый цветок... древние мудрецы считали розу символом сна? почему? Иль потому, что долго-долго туманно вянет, осыпается она дурнопьяными лепестками?..

Дервиш сказал:

— Лев — царь зверей... Роза — царица цветов... И многодривая голова льва похожа на обильнолепестковую главу ширазской златистой розы! да! а шипы розы — пламенные когти льва! да!..

Роза — львица цветов, а лев — роза зверей...

— Дервиш, какой плод на земле прекраснее всех

иных плодов? Какой плод царь всех земных плодов?

Дервиш затуманился затужил и зашептал: -

— Переспелый персик...

— Дервиш, почему персик?

— Потому что совлекать с него тихую неслышную златистую кожицу так же сладимо и дурманно, как совлекать сбирать дрожащими перстами одежды шелковые прозрачные павлиньи с ночной притихшей на самаркандских одеялах возлюбленной моей Хаструббы Урранипал Падишаххх...

Потому что переспелый нагой персик сладостно ликуя разливаясь течет в моих медовых алчущих засушливых устах устах как мой фаллос зебб то в устах, то в лядвеях моей возлюбленной Ардушты Ханнибал Падишах Шахиншаххх...

И я не знаю, слепец, где бродит где медоточит пылит чадит текучий дремучий фаллос мой — иль в лядвеях? иль в устах?..

Потому что бархатная текучая лазоревая дурманная косточка персика

миндальная дурманная туманная так похожа на бездонную эль кесс эль фердж возлюбленной моей

Потому что, отрок мой персиковый шелковистый, персик более других плодов похож на алотекущее алодурманящее соитье человеков

И потому, отрок внимающий, персик — царь плодов земных, а я, древний, все еще раб его...

О Господь, доколь? доколь? доколь?..

Не потому ль в Древнем Китае персик — знак, иероглиф, символ вечных мудрецов?.. О!..