И лежишь в синь васильках в полевых синь васильках в поле золотистой ржи

И лежишь раздольный бражный раскидавшись в поле сын Украины друже друже любый мой лежишь в поле в поле спелом ржи ржи ржи

И лежишь расспавшись разметавшись как хлопец улыбчивый невинный забывчивый лежишь в синь васильках в поле золотистой спелой ярой ленной ржи

Друже уж июль грозник уж рожь поспела друже милый уж пора пора

Косить друже уж пора рожь дремучую падучую валить вязать косить

Друже вставай подымайся друже сладкий неоглядный ненаглядный друже пойдем в рощи в выдубецкие церковные холмистые

певучие шипучие дубы дубы дубы

Друже вставай друже пойдем в дубы а то рожь осыплет на тебя на спящего на бражного блаженного колосья проливные отягченные свои

Друже да пойдем да не измни синь васильки да колосья чреватые

сыпучие зыбучие пришла пришла пора валить сбирать косить

Друже вставай а то бредет поет по золотистому уж вечереющему

уж хладеющему веющему сумеречному полю страж мужик

Иль могутный тьмовый кобзарь с бандурой лунной тихой кобзой? или ярый дремный жнец с последнею косою? с вечерней росной гробовой косою?

Друже вставай уж не видать не различить кто там грядет в июльском

густом тесном налитом сизом поле поле поле

Друже вставай уж синь васильки теряют отдают синь синь в дымчатом

сиреневом смиренном сумеречном поле живом лазоревом

Друже вставай пойдем мой спящий родный неоглядный улыбчивый привольный

Друже вставай! знаю сладок глубок хмельной маковый колодезный сон в поле золотистых сыплющих златые зерна семена согбенных святых чреватых перезрелых угорелых медовых колосьев

Но вставай друже но нощь уже но пойдем к ближней хате чудящей в

золотых пьяных подсолнухах

Друже пойдем из золотого поля в полтавские среброшумящие во

тополи во тополи во тополи

Друже вставай пойдем выпьем из батуринской бадьи сливового

бредового раскидистого заливистого крупчатого первача самогона

садового степного

Друже вставай нощь уж в украинском колодезном поле

Друже ночь в поле

Тогда я склоняюсь над тобою и смоляные муравьи уже! уже роятся по

тебе и не уходят не уходят не уходят

Друже привольный степной мой неоглядный родный! да ты не спящий!

ты усопший

И руки хладные холодные и очи хладные холодные и муравьи хладные

холодные загробные

Друже да что ж ты? да что ж ты скошенный? друже друже ивовый да поле то еще не скошено а ты ты ты ты ты ты ты

скошенный в нескошенных колосьях колокольных погребальных

похоронных

Друже да что же оставляешь? да что ж уходишь? да что же оставляешь одного мя в нощном пустынном бездонном враз сиротском поле поле поле?

Да что ж лежишь как винницкий несметный обломившийся уже чужой

чужой чужой подсолнух безысходный?

Друже что ж ты

И тут подходит в золотых колосьях ангел жнец кобзарь с плакучей ветхой сонной святой украинской дальней дальней пыльной пыльной

бывой бывой кобзой

И улыбается и тщится силится играть витать на кобзе дивными иными осиянными перстами волнистыми тонкостными комышовыми

Да только струны кобзы все не собраны порублены погублены оборваны порушены покошены

Зачем Отче?..

Из гранитной чаши Петербурга он испил и глаза закрыл

Только в Чаше той еще царем Петром отравлена уязвлена вода

Только ходит бродит в Чаше той дурман туман хворь тлен зелень

плесень пагуба вода волна

Только в Чаше той не мед лихой а скорбный ярый утлый яд

Погоди поэт! не пей! беги! ведь жизнь одна! побереги себя!

И как пророк Иона от Ниневии беги плыви струись отринув божий

Глас-Указ

Аида!.. ай Господи ай воля необъятная

Твоя да жизнь одна короткая моя

Ай Господи пусти в воронежские ссыльные привольные душмяные пчелиные поля поля поля

Ай пусти гулять ромашки рвать да деревенских одичалых спелых вдов колодезных прохладных на медвяных сеновалах мять сладить да ненасытно ублажать

Ай Господи ай дай мне жизнь как чашу пенную армянскую испить да самовластно расплескать

Но!

Из чугунной из гранитной Чаши Петербурга всласть до дна он испил и глаза словно пьющая птица закрыл

Только калием цианистым в той Чаше отдает горчит рябит беда вода

Только ходит бродит в Чаше той как зелено вино прогорклое

волна дрожь падь волна волна вода

Только Чаша та царем Петром доверху насмерть налита

Только Чаши той на всех поэтов хватит на века

Ай испей! ай хороша! сладка! ай дрожи лютой пагубы полна полна полна

Ай сладка! И!

И к ледовому декабрьскому гранитному краю Чаши приросли прилипли до крови оборваны обмучены певучие богохмельные

одурманенные одурелые маковые соловьиные уста уста уста

И! и пророк Иона из Сибири по реке Неве в свою Ниневию в свой

Петербург торопко обреченно свято весело ступал!

Бог был с ним

И щурясь улыбаясь как блаженное дитя во травах летних спелых он бродил сходил он немокренно брел по невским радостным пресветлым

родниковым по внимающим водам Мандельштам

И под ним смирялась опадала со шипеньем тленным невская всевечная

погромная петрова ядоносная змеиная волна

И под ним стала устанавливалась покорялась очищалась простиралась гладь неистовых святых небесных лазоревых зеркал и хрусталя

И на миг там дико разразился отразился явился провился его древний горбоносый кочевой верблюжий заблудший аравийский лик как Лик Отца

И тогда!

Господи! О Авве! Отче! — он руками как крылами отсыревшими неверными о безумный душный гиблый невский воздух Петербурга напоследок тяжко восплескал

Возроптал: О Господь

Ты усмирил унял реку

Ты уложил волну Господь

Ты указал избрал меня и двигнул немокренно по сухим водам

волнам

Господи прости мне но устал я грезить выть пророком устал светочем

костром в ночи пылать страдать

Господи прости мне но я слаб я хочу быть ночью а не костром

Господи устал я тешить песнями пустынными небесными глухой хмельной земляной овечий повальный чужестранный червь-народ

Господи душа уж не летит уж не поет

Господи прости мне я ведь тленный человече я ведь травяная майская

веселая заблудшая овча

Господи Твоя несметная Чаша — не моя она — под нею подломилась шея жизнь душа нога моя

Тогда бездонная свирепая вода под ним навеки с визгом треснула да

раскололась раздалась разшлась

Господи! Ты зол! И значит есмь

Ты если кара есть Твоя! —

Он радостно вскричал на донные пески глухие беспробудные блаженными ступнями навек опускаясь нисходя

Тогда Господь сказал: Певец! теперь ты веришь! и за это поверну

верну возьму тебя я вспять!..

Осанна! Аллилуйя! Ааааа...

Тогда очнулся Мандельштам ногами утопая упадая в шелковых податливых душистых льнущих словно губы полуночной колыбельной матери песках песках песках

Осанна! Аллилуйя! аааа...

Окрест него родимая пустыня...

Нощь...

Египет хворых фараонов...

Тьма как тьма сладчайшая утробы материнской...

Саксаульный куст-терновник куст-кровавник пламенеющий поодаль

Божий Зрак...

На весь свет блеющая блаженная свежезакланная неповинная овца...

Осанна... Аллилуйя... ааааа...

— Авель! Каин! Дети!.. Пора спать!..— кличет за барханом Ева перво-мать...

А в небесах а в небесах а в низких жгучих небесах горящий как библейская месопотамская ассиро-вавилонская солома шар вселенский поводырь слепых племен-народов алмаз костер колодезь пламени Иакова Давидова Иисусова триединая триипостасная падучая погромная громокипящая целебная Звезда

Шалом кочующая родина моя

Из гранитной Чаши Петербурга он испил и бессмертье вкусил

Кто смело пьет из отравленной чаши — тот бессмертен тот обречен на вечную жизнь Аминь.

Друг мой друг мой ты манишь меня из цветущих урюков урюков урюков

Друг мой мерклый ты манишь меня из цветущих цветущих цветущих из пенноцветущих из пеннобегущих пчелиных пчелиных урюков урюков урюков из пчелиных из здешних урюков Друг мой!

Мерклый мертвый ты манишь меня из живых из пчелиных из здешних урюков

Друг мой те манишь оттуда оттуда оттуда

Друг мой друг

Мой ивовый друг мой

Ты машешь ты машешь из осиянных из здешних из живых кудрявых

как Азии агнцы урюков урюков урюков

Друг мой ты машешь ты машешь — не манишь не манишь не манишь

Друг мой а мне почудилось манишь а ты ты машешь улыбчив в избыточных во проливчатых во родимых в пчелиных урюках урюках урюках

Друг мой прощай да прости мне живому средь этих урюков средь

кротких средь склонных медовых средь божьих

Друг мой друг мой и я скоро скоро

Друг мой ты машешь а мне почудилось манишь

Друг мой прости что почудилось что почудилось

Друг мой! Я плачу в цветущих урюках

Господь! Помилуй душу иудея в русских снегах в дальних в погребальных в лютых...

Рощи золота червонного

После листопада дольнего

Стали рощами соборами

Храмами белоколонными

Византийскими исконными

Сбросив платья листопада

Сарафаны листопада

Златотканы златохладны

Белотелой роща стала

И нага затосковала

В ожиданье в ожиданье

Шубы снежных горностаев

В последний раз певец созвал народ

На свой концерт прощальный

Да только сценою его — был гроб

А театром — было кладбище

Дворовый снег больницы чахоточных

Беззвучно ночью уносят мальчики-сироты,

Чтоб люди в халатах из окон высоких

Не знали о брусничности горл своих недолгих,

Их на снег улыбчиво выплевывая.

И поле залито водой

И полегли хлеба покорно

И вновь пророков и певцов

Положит Русь вослед колосьям

Да и меня не позабудь

За бедами и за дождями

Не то я сам в поля приду

И лягу с мертвыми хлебами

Нагая дева на песке дремотная лоснилась,

И сокол, от руки охотника развившись,

Грудей учуял семена густые с высей

И пал на них смертельно и раскидисто.

А дева, рдев от сна, лелеяла забывчиво:

Ты так еще не щекотал меня, мой гибельный!..

из орловской из совиной

Я выйду в ночь чтобы услышать как осыпается древляя дворянская

безвинная липа липа липа

И летят сыплются свергаются листья хладные и листья медные и листья

золотые

И со всех дерев сыплются листья медные а с липы золотые

И одинокий опустелый ствол морщинистый

глядит глядит в ночи как чье-то дальнее дворянское родимое безвинное чело данным давно

давным давно забытое...

Таджикские мои сады

Мои далекие родные ранние миндальные

Уже отцвели

Уже отликовали отсияли отплескались

Расплескались как пиалы многошумного бухарского дремучего вина в

моих перстах во понокотах во ночных моих стареющих в дрожащих...

Она меня ждала и листья сберегала Она меня ждала и листья соблюдала сохраняла листья хладные декабрьские листья запоздалые

Она меня ждала моя моя давным давно посаженная давным давно забытая декабрьская таджикская моя невиноватая родимая родная

А тут увидела меня и вся затрепетала вся замаялась зашлась вся задрожала как живая

И разом вся блаженная опала оземь златом звонным златом хладным златом долгожданным

Блаже!..

Я бреду и плачу плачу я рыдаю насмерть в февральском вялом поле где метель

В пустынном одиноком лютом суздальском ополье поле где стоит бежит кружит метель

Я плачу в поле где метель

Опять опять вся Русь покрыта погребальным дуэльным равнодушным снегом снегом снегом

Снег снег в поле одиноком струясь стремясь бежит валит дымит

И чешуей жемчужной плащаницей саваном загробным на поля на

холмы холомы руськие безвинные родимые прощальные летит летит

И уж уже звездистым зернистым мрамором лежит

А я бреду в бредовых малахитовых колодезных ледовых каменных

летучих дымноизумрудных сумерках гиблых полевых

И плачу и рыдаю сладко вольно как дитя забытое заблудшее одно среди Руси

А я рыдаю в поле сиротском где лишь ворон сизый древлий да

бездомная бездонная метель

А я рыдаю в поле где лишь ворон сизый древлий один свидетель той дуэли смертной трехсотлетний похоронный смоляной пернатый секундант

А метель повальная покосная метет

А ворон крыльями прядет гребет против метели недвижно в небе

горестно стоит грядет пернатый той дуэли страж

А метель садится на меня на очи на губы в легкие в гортань

А метель живой гибкой летучей плащаницей запредельной заупокойной

окутывает опутывает одолевает еще живого меня мя

А метель щекочет очи полуслепые мои а метель проходит сквозит чрез кости зябкие утлые моя

А метель заносит заметает погребает заживо меня меня мя мя мя

Ай где-то рядом пуля Дантеса бродит ищет свищет близ меня

Ай метель метель дымит дымит дымится как пистолет улыбчивого

удачливого Дантеса палача

Ай в метели где-то бродит ходит веет пуля свежая нежная певучая моя

Чу! что там лепечет в необъятных каменных беспамятных снегах

Иль вешняя алмазная капель с небес довременно сошла?

Иль струйка та змеинордяная досель досель досель в снега текучая

горючая плакучая бежит

И на шинель Данзаса копится роится как малый талый нежданный

нечаянный ручей родник

Один поэт убитый насмерть навзничь наповал навзрыд во поле одиноком уповая лежит ворожит хранит

Поэт убит

А талый малый кровяной ручей в усопших мертвых снегах журчит

курлычет как язык поэта говорлив весел шаловлив

А ручей биется вьется как младого пульса лазоревая замирающая нить

Один среди Руси замерзшей февральской немой как камень один малый лепетный довременный ручей речист

Один тал ручей среди мраморных полей

А пока поэт один лежит убит

В февральском руськом неоглядном поле словно в эфиопской дальней колыбели поджав ноги как младенец беззащитно пухлогубо нежно сладко спит

О боже! Да куда тебя оттуда занесло о горбоносый как верблюд пустынь креол

пиит пиит пиит

Струится в снёги словно розовый безвольно выпавший телячий огненно пророческий язык

Господь! доколь таким ручьям навзрыд бежать всевечно по замерзшей намертво Руси

Дантеса пуля и досель

Свищет ищет в руськом поле

за ней грядет метель

Чтоб сыпучими снегами

Чтоб летучими бинтами

Спеленать рдяную рану

Упокоить прорубь алу...

Дантеса пуля и поныне

В русском поле люто мчится

В бледном небе блудно длится

А за ней метель струится

Чтоб убитому поэту

Стать пуховою постелью...

Дантеса пуля и доселе

Ходит бродит в русском поле

И пиита вновь находит

А за ней вослед впадает

В рану вьюга гробовая

К отпеванью омывая

К воскресенью обряжая

В древлерусский снежный саван

Тело певчее пернатое...

Дантеса пуля и досель

Ищет рыщет свищет в поле

А за ней грядет метель

Чтоб убитому поэту

Пухом раскидать постель

На всю Русь постлать постель

Гробовую вековую

Белоснежну колыбель